Чапаев-Чапаев
Шрифт:
Артист направился к дверям общежития, готовясь незаметно проскочить внутрь. Но, во-первых, он сразу же столкнулся с пристальным взглядом вахтерши, лицо которой тотчас стало меняться, приобретать изумленно — обморочный вид, столь Ворону знакомый и ничего хорошего не суливший. А во-вторых, почти истерический крик, раздавшийся из-за спины, остановил его у самого входа:
— Вот он! Держи его, отсекай от двери! — с этими воплями из подъехавшего автобуса с надписью: «Киносъемочная», почти на ходу, выскочили ассистент с режиссером и набросились
— В чем дело?! — воскликнул Ворон, сорвав с носа очки, сквозь которые, по чести говоря, сам плоховато различал окрестность, и вертя своей знаменитой головой, поскольку ему показалось, что на него еще и сеть набрасывают.
— Ишь, очками завесился! Думал, мы не узнаем! — радовался ассистент, удерживая вырывавшегося артиста за локти и давая сигнал Реброву, чтоб не медля трогал. Режиссер с гримером, как только запихали Ворона в автобус, сразу приклеили ему пышные усы, и гример принялся пудрить щеки.
— Нет, вы определено спятили! — шипел в раздражении режиссер и даже замахнулся треснуть артиста по башке саблей в ножнах, но удержался, — Группа стоит, погода шепчет, а вы болтаетесь, черт те где! — возмущался он. — Повезло еще — лошадь расковалась, за кузнецом послали. Я не гордый за вами бегать, но ведь не дело же! — резко натянул он артисту на глаза лохматую папаху, — В начале, все люди, как люди, а пол — материала отснимешь — начинается..! — продолжал он кипятиться, — Говорили мне: возьми Кадочникова! Рыбников сам просился, никогда не подводит. Всем наотрез отказал, а с вами связался, думал Ворон, мол, гений, а гений и злодейство — две вещи не совместны? Куда там!..
Автобус помчал всех к съемочной площадке, где и предстояло развернуться вскоре бурным полудраматическим событиям, и где режиссер будет вполне отомщен тем, что рассеянный или безответственный артист как следует получит в лоб.
С тротуара за всем происходящим с интересом наблюдали двое мальчишек в синих шароварах, майках и в школьных форменных фуражках:
— Репетируют для кино. Видал надпись у них, — пояснил один другому.
— На ходу прямо, чтоб время не терять, — кивнул приятель.
Из-за угла, на место уехавшего автобуса плавно подкатил на велосипеде Павел Перец. Он остановился, уперев ногу в поребрик, и с грустью засмотрелся на окно Сони, украшенное горшком с полезным «столетником». Не увидев там ничего ободряющего, сержант, задумчиво вращая педали, уехал прочь, дав себе страшную клятву в следующий раз точно выяснить по окну, какой у любимой номер комнаты и начать оказывать на нее воздействие, используя эпистолярный жанр.
50
Все это происходило недавно, теперь же события забежали далеко вперед, как всегда стараясь вырваться из узды, в которой их удерживает материальное пространство и время. Только памяти удается вернуть человека вспять, иногда
Выйдя из госпиталя и заботливо трогая на ходу повязку, Ворон первым делом отправился на поиски телефонной будки. Пройдя квартал, артист нашел одну такую, с дверью не только без стекол, но и завязанную почти что узлом. Вид ее навел артиста на мысль о том, как все же силен русский человек. Ведь никаких следов инструмента не наблюдалось. Механизм подходящий тоже никак было не вообразить себе, однако дверь представляла собой ком из железных деталей, смятых и скрученных, не иначе как разгневанным циклопом. Между тем, телефон был исправен, и артист принялся лихорадочно накручивать номера.
— Раиса! — кричал он в трубку через мгновенье, — Это ты?!
— Что, я? — надменно отвечала Раиса.
— Это я, Ворон! Почему ты молчишь? Тебе известно, что со мной было?!
— Мне все известно, да! — отвечала женщина беспощадным голосом, — и очень скоро мне будет известно еще больше. А может быть и больше, чем вам.
— Как это? О чем ты? — заметался Ворон, — Ты хоть… Неужели?! — возвысил он артистический голос, от которого Рая всегда делалась сама не своя. — Я так и думал… я предвидел… я так и подозревал. Но объяснись, черт возьми! Я могу знать, в чем дело?! Ответь немедленно, слышишь!? — завизжал он уже не своим голосом, — Ну?!
— Баранки гну, — сострила, как могла Рая, несколько струсив, — сами все про себя знаете! И учтите теперь, что я не шучу! Если в семь не явитесь, пеняйте на себя!
Тут трубка сменила звук человеческого голоса на мертвенные прерывистые гудки. Ворон в бешенстве, недоумении и отчасти страхе, хлопнул трубкой об аппарат, чуть не расколов его. Затем в ярости ухватился за покореженную дверь и рывками, в два приема, почти совсем ее выпрямил, совершенно этого не заметив, но напугав выглянувшего из подворотни точильщика без руки.
Выйдя из будки, он встал на углу тротуара, глубоко засунув руки в карманы и злобно щурясь. Мимо проносились редкие «москвичи», прохожих не было. Ворон сощурился еще больше, втянул щеки и, прицелившись, плюнул на порядочное расстояние. Точно попав, куда целил, артист продолжил плевки по другим мишеням. Так ему вдруг сделалось тошно, и так отвратительна показалась окружающая действительность, что за этим занятием он совершенно позабыл счет времени. Спасибо в уличном репродукторе объявили, что шесть, мол, часов.