Чапаев и пустота

Пелевин Виктор Олегович

– Но я боюсь, что у меня не выйдет, – сказал Сердюк. – У меня совсем нет опыта в этой области.

Кавабата задумался. Вдруг лицо его помрачнело, словно в голову ему пришла какая-то крайне тяжелая мысль. Он хлопнул ладонью по татами.

– Хорошо, что я скоро ухожу из жизни, – сказал он, поднимая виноватый взгляд на Сердюка. – До чего же я все-таки невежествен и груб!

Он закрыл лицо ладонями и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Сердюк

тихо встал, на цыпочках подошел к перегородке, неслышно сдвинул ее в сторону и вышел в коридор. Бетон неприятно холодил босые ноги, и Сердюк вдруг с ужасом понял, что, пока они с Кавабатой бродили по каким-то подозрительным темным переулкам в поисках сакэ, его ботинки с носками стояли в коридоре возле входа, там же, где он оставил их днем. А что было у него на ногах, он не мог вспомнить совершенно; точно так же он не мог вспомнить ни того, как они с Кавабатой вышли на улицу, ни того, как вернулись.

«Мотать, мотать отсюда немедленно, – подумал он, заворачивая за угол. – Главное смотаться, а уже потом думать будем».

Навстречу Сердюку с табуретки поднялся охранник.

– Куда идем-то в такое время? – зевая, спросил он. – Полчетвертого утра.

– Да вот, засиделись, – сказал Сердюк. – Собеседование.

– Ну ладно, – сказал охранник. – Пропуск.

– Какой пропуск?

– На выход.

– Так вы ж меня без всякого пропуска впустили.

– Правильно, – сказал охранник, – а чтоб выйти, пропуск нужен.

Горящая на столе лампа бросала тусклый луч на ботинки Сердюка, стоящие у стены. В метре от них была дверь, а за дверью – свобода. Сердюк сделал к ботинкам маленький шаг. Потом еще один. Охранник равнодушно поглядел на его босые ноги.

– Да и потом, – сказал он, поигрывая резиновой палкой, – у нас ведь режим. Сигнализация. До восьми дверь заперта. А открыть – так сразу менты приедут. Базар, протоколы. Так что открыть не могу. Только в случае пожара. Или наводнения.

– Так ведь мир этот, – заискивающе сказал Сердюк, – подобен пузырям на воде.

Охранник усмехнулся и качнул головой.

– Что ж, – сказал он. – Понимаем, где работаем. Но ты и меня пойми. Вот представь, что вместе с этими пузырями по воде еще и инструкция плывет. И пока она в одном из пузырей отражается – в одиннадцать запираем, в восемь отпираем. И все.

Сердюк почувствовал в голосе охранника какую-то нерешительность и попробовал надавить еще чуть-чуть в том же направлении.

– Господин Кавабата будет очень удивлен вашим поведением, – сказал он. – Казалось бы – охрана в серьезной фирме, а такие простые вещи надо объяснять.

Ведь ясно, что если вокруг мираж…

– Мираж, мираж, – сказал охранник задумчиво и посмотрел в какую-то точку, явно находящуюся далеко за стеной. – Знаем. Не первый день на посту. Инструктаж у нас каждую неделю. Но я же не говорю, что эта дверь реальна. Сказать, что я про нее думаю?

– Ну скажи.

– Я так считаю, что никакой субстанциональной двери нет, а есть совокупность пустотных по природе элементов восприятия.

– Именно! – обрадовано сказал Сердюк и сделал еще один шажок к своим ботинкам.

– Но раньше восьми я эту совокупность не отопру, – сказал охранник и стукнул себя по ладони резиновой палкой.

– Почему? – спросил Сердюк.

Охранник пожал плечами.

– Для тебя карма, – сказал он, – для меня дхарма, а на самом деле один хрен. Пустота. Да и ее на самом деле нету.

– Н-да, – сказал Сердюк. – Серьезный у вас инструктаж.

– А ты что думал. Японская служба безопасности проводит.

– И что же мне делать? – спросил Сердюк.

– Как чего? Ждать до восьми. И попроси, чтоб пропуск выписали.

Сердюк еще раз поглядел на круглые плечи охранника, на дубинку в его руках и, медленно повернувшись, побрел назад. У него осталось невыносимое чувство, что слова, которые заставили бы охранника открыть дверь, все же существовали, но он не сумел их найти. «Читал бы сутры, знал бы прикуп», – угрюмо подумал он.

– Слышь, – сказал за спиной охранник, – ты без гэта не ходи. Тут пол бетонный. Почки простудишь.

Вернувшись в кабинет Кавабаты, Сердюк бесшумно задвинул панель и заметил, что в комнате сильно пахнет перегаром и женским потом. Кавабата все так же сидел на полу, закрыв лицо руками, и раскачивался из стороны в сторону. Похоже, он и не заметил, что Сердюк куда-то выходил.

– Господин Кавабата, – тихо позвал Сердюк.

Кавабата опустил руки.

– Вам плохо?

– Мне очень плохо, – сказал Кавабата. – Мне ужасно плохо. Если бы у меня была сотня животов, я разрезал бы их все не медля ни секунды. Я никогда в жизни не испытывал такого стыда, как сейчас.

– Да в чем же дело? – спросил Сердюк, участливо приседая на колени напротив японца.

– Я осмелился просить вас о последней услуге и совершенно не подумал, что никто не окажет ее вам, если я совершу сэппуку первым. Чудовищный позор.