Чапаев
Шрифт:
— Кажется, но до зарезу надо, так что впустить придется. Перовский снова удивленно повел плечами и повернул ключ:
— Прошу!
Чапаев перешагнул порог, стукнул шпорами, снял папаху.
— Виноват, Алексей Павлыч, но я по конфузному делу. Утром вы двойку вкатили мне по военной истории, — с ходу начал Чапаев. — А я, товарищ профессор, начдив! Начальник дивизии Рабоче — Крестьянской Красной Армии, и это понимать надо.
— Ах, вот в чем дело. Понимаю, понимаю, слушатель Чапаев, —
— Это, может быть, и верно, но верно и то, что для вас двойка — тьфу! И только. А для меня — слава, худая слава, товарищ профессор! Ваша двойка вот мне где засела. — Чапаев с силой ударил себя в грудь. — Правда, — продолжал Чапаев, — я гимназий не кончал, но и на парах не привык кататься. На фронте я четверик имел, товарищ профессор, и не простой, а со звоном, с бубенцами.
— Так, так. Значит, пришли просить о замене двойки более приличной отметкой? — Перовский уже не скрывал насмешки.
— Чапаев никогда не просит милостей, товарищ профессор, — вспыхнул Василий Иванович.
— Зачем же вы в таком случае пришли? — спросил Перовский.
— Трудиться, товарищ профессор! Чтобы вы сегодня сорок потов согнали с меня, а завтра, да при всей честной аудитории, так прошпыняли, чтобы все знали, кто такой Чапаев! — И, подкрутив правый ус, прибавил: — За честь красного начдива пришел драться, товарищ профессор!
— За честь красного начдива? — переспросил Перовский. — А вы знаете, в этом есть что-то гордое и благородное! Сдаюсь и преклоняюсь. Прошу к карте.
— Слушаюсь! — Чапаев подошел к карте, над которой работал Перовский, взял в руки указку.
— Покажите, пожалуйста, Апеннинский полуостров, — попросил Перовский.
— Пожалуйста, — ответил Чапаев. — Дамский сапожок у него примета.
— А вы действительно потрудились, — удивился Перовский. — Найдите Верден и доложите о нем все, что вам известно.
— Верден, — уверенно начал Чапаев, — это отлично построенная крепость. А знаменита она стойкостью французских солдат и глупостью германского командования.
— Извините, но я не понимаю, — в недоумении развел руками Перовский.
— Что непонятного? — удивился Чапаев. — В наше время крепость надо не штурмовать, а обходить, отрезать ее от всех питательных пунктов, чтобы крепостной гарнизон или с голоду подох, или пардону попросил.
— А ведь в вашей мысли есть нечто интересное, — снисходительно заметил Перовский. — Попытайтесь разыскать реку Рейн, и на этом мы закончим.
— Рейн? Слыхал такую. — Расстегнув шинель и смахивая нот со лба, Чапаев
— А течет она, между прочим, по самой культурной полосе Западной Европы, — заметил Перовский.
— Ишь ты! А я ищу и думаю: почему никак не зацепляюсь, а она, оказывается, из культурных особ. Ну и прячется от меня как черт от ладана. И все-таки… Ага! Попалась. Вот! — радостно воскликнул Чапаев.
— Между прочим, в минувшую войну на этой реке произошло большое историческое сражение и закончилось оно в пользу одного иностранного государства. Не скажете, какого?
— Вот этого не знаю, — ответил Чапаев.
— А не знать таких элементарных вещей начдиву по меньшей мере неудобно, — укорил его Перовский.
— Что правда, то правда, — с сердцем выпалил Чапаев. — А помнить бы надобно и всему русскому народу, чтобы лучше знать бездарность царского генералитета.
Перовский нахмурился. А в глазах Чапаева сверкнула искорка, и он тоном простака, с расстановкой проговорил:
— Слышь, профессор! А не разыщете ли вы такую речонку, которая Солянкой зовется?
— Солянкой? — переспросил Перовский.
— Именно Солянкой, — подтвердил Чапаев, добродушно смеясь умными, хитроватыми глазами.
— Совершенно незнакомое название. Однако попробую, — сказал Перовский и взял указку.
— А название, между прочим, — решил отыграться Чапаев, — нашенское, степное. И течет эта речушка по родной земле, как Рейн по Европе.
— И по — видимому, в приволжских степях? — высказал предположение Перовский.
— Так точно. И я на этой Солянке двенадцать боев выдержал, — как бы между прочим заметил Чапаев, — и все в пользу Советской власти.
— Все может быть, все может быть, — смутился Перовский.
— И еще скажу: не знать своей родной земли, — торжествуя, продолжал Чапаев, — преподавателю академии по меньшей мере неудобно, товарищ профессор. А римляне, наверное, по такому случаю что-нибудь говорили. А?
— Слушатель Чапаев! — воскликнул Перовский, отбрасывая в сторону указку. — Я бы просил вас…
— А вы не горячитесь. К слову сказать, не поймем мы друг друга в этой академии. Языки у нас разные: у вас римский, а у меня русский.
Чапаев, застегивая шинель и глядя на карту, испещренную зловещими синими стрелами, направленными на Москву с окраин России, заметил:
— А здорово нарисовано, с любовью, товарищ профессор. Досмотреть на эту карту — и душа в пятки уйдет. Только в жизни-то не так может обернуться. Словом, академия.
— Да, да! — несколько растерянно согласился Перовский. — Вы правы. Именно академия. В ней всю жизнь учат тому, что мало встречается в жизни.