Чара силы
Шрифт:
Он сам не заметил в угаре боя, как двинулись вперед пешие оборотни и как увяз в них Хорс, отчаянным ржанием подавая знак хозяину. Даждь не увидел, как пошли в ход мечи. Не услышал, как хрустнула в его руках надрубленная дубина. Он не понял, когда и как остался без оружия, но твердо знал, что даже голыми руками еще продолжал сражаться и еще убивал, прежде чем сразу десять человек повисли на нем, своей тяжестью смиряя его силу и уволакивая за собой.
Он сопротивлялся еще очень долго, пока его, уже
Даждь чуть не упал на колени, но устоял и выпрямился. Несколько сабель и ножей упирались ему в грудь и спину, и двое дюжих наемников висели на локтях.
Прямо перед ним на приплясывающем коне сидел Кощей.
Непривычный к северным морозам, он кутался в меха так, что почти не видно было его раскрасневшегося лица. Длинные белые волосы казались заснеженными. Он неприязненно посмотрел в лицо пленнику тусклыми светлыми глазами. Кощей не любил и боялся холодов, он откровенно мерз, а Даждь и без сорванного в пылу боя полушубка не ощущал мороза.
— Наконец-то мы встретились лицом к лицу, — произнес Кощей. — Рад тебя видеть, Даждь Сварожич с севера!
— Что я сделал тебе? За что ты преследуешь меня и мою семью?
— Ты мне ничего не сделал — сам. — Кощей старался говорить уверенно, но губы прыгали от холода, и он злился на себя за это. — Но есть кое-кто другой. И его я не упущу!
Кощей сошел с седла и подошел к обрыву. Даждя подтолкнули ближе, но он уже все понял, и ужас поднялся в нем удушливой волной, когда один из полукровок–наемников протянул Кощею шевелящийся сверток. Очутившись в чужих руках, выбившийся из сил младенец заорал снова. Держа ребенка на вытянутых руках, Кощей повернулся к морю.
— Говорила Макошь, стращала, — заговорил он, бросая косые взгляды на похолодевшего Даждя, — мол, остановит меня Сварожич, Тарха сын. Вот — сын, вот — отец, оба в моих руках. Где теперь ее предсказание? Что хочу, то с ними и сделаю…
Не помня себя Даждь рванулся к Кощею.
— Нет! — взмолился он, порываясь встать на колени. — Нет! Делай со мною что хочешь — я в твоей власти. Любую смерть, любую муку приму, только не тронь младенца!
Кощей некоторое время смотрел на бьющегося в руках стражи пленника.
— Дети вырастают, — сказал он и разжал руки.
— Нет!!! — услышал Даждь свой дикий вопль.
Крошечное тельце исчезло за камнями, и крик оборвался, поглощенный всплеском воды. Но эхо еще некоторое время отражалось от скал.
Даждь без сил повис на державших его руках. Он еще видел и слышал, еще дышал, но жизнь уже ушла из него, и ему хотелось только одного — чтобы и его поскорее постигла та же участь.
Кощей подошел, взял пленника за подбородок, заглянул в опустевшие глаза.
— Это еще не конец, — заявил он. — Вот погоди — я
Даждь молчал, глядя мимо Кощея. Он не слышал его слов и не понимал, что с ним происходит. Когда его поволокли прочь, он пошел, покорно передвигая ноги.
Поглядев вслед пленнику, Кощей отдал приказ наступать. По следам можно было легко найти дом Даждя. Если б он так хорошо знал эти проклятые северные горы, напал бы на Даждя сразу, и оба родителя уже были бы у него в руках, не пришлось бы гонять соглядатаев, хотя они отлично справились со своей задачей. Но главное — они у цели.
Размышления Кощея были прерваны появлением пары оборотней — самца и самки. В них самих не было ничего необычного, но появились они из-под того самого обрыва, на котором стоял Кощей. Самец поддерживал самку с почти человечьей заботой, а та плотнее заворачивала во что-то младенца!
Ошибиться Кощей не мог — второго ребенка здесь не могло быть на многие версты.
— Как посмели? — зашипел он, наступая. — Утопить немедля!
Самка загородила младенца рукой и оскалилась, а самец выступил вперед и торопливо залопотал:
— Велела госпожа! Она приказывала! Ей нужна его кровь, чтоб самой понести от господина!.. Она приказывала принести! Это для нее!..
Родить Кощею ребенка — это и в самом деле была мечта бесплодной Марены. Что ж, он не будет ей мешать, если у чародейки и в самом деле получится!
Кивком головы Кощей подозвал десятника и приказал ему немедленно доставить в Пекло обоих оборотней и ребенка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
До позднего вечера пришлось успокаивать Златогорку, что билась в истерике, потеряв ребенка. Будь подле муж, она скоро бы забылась в его сильных уверенных руках, заслушалась его речей о будущем, о детях, которые еще родятся у них. Они бы нашли утешение друг в друге, но Даждя рядом не было, а молодая мать, его сестра, и молодой парень, не знавший еще ни женской ласки, ни радости отцовства, — плохие утешители. Падуб и Жива сами измучились, успокаивая роженицу, уговаривая ее потерпеть, подумать о чем-нибудь другом.
Вторые роды начались перед закатом. К тому времени вода в бане остыла, и когда измотавшая сама себя Златогорка вдруг опять застонала, хватаясь за живот, Падубу пришлось побегать, согревая воду и растапливая печь.
Уставшая Златогорка еле дышала и только кричала охрипшим от боли голосом, причиняя муки и себе и младенцу. Она не была готова подарить мужу второго ребенка и совсем не тужилась.
— Ну, давай же, давай, сестричка, — уговаривала Жива, ласково поглаживая ее дрожащие колени. — Он живой, он на волю просится!..