Чародей и Дурак
Шрифт:
Таул наблюдал за рыцарями с изрядным восхищением, любуясь слаженностью их действий. Все исполняли свои обязанности, не дожидаясь приказа, делали все на совесть, но весело и крепко полагались друг на друга. Таул знал здесь только двоих: Андриса, второго по старшинству после командира, — он опережал в Вальдисе на одно кольцо, и Берлина, одного из лучников и самого старшего по возрасту, — тот учил Таула стрелять из лука.
Берлин-то и подошел к ним теперь — коренастый, невысокий для рыцаря, с ручищами, не уступающими
— Пленным разговаривать запрещается — и тебе, Таул, это известно.
— Я просто хотел испытать твою память, Берлин. Как-никак добрых тридцать лет прошло с тех пор, как ты выучил это правило.
— Что ж я, по-твоему, — древний старец?
— Ну, желторотым птенцом тебя тоже не назовешь.
Смех Берлина оживил в Тауле старые воспоминания. В Вальдисе говорили, что Берлин смеется так, будто бочонок с камнями катят с холма.
— А ты, парень, влип в нехорошую историю. Говорят, будто ты убил Катерину Бренскую.
— Говорят также, что рыцари в Халькусе спокойно стояли и смотрели, как истребляют женщин и детей.
Лицо Берлина тут же отвердело.
— Тебя там не было, Таул.
— Зато мой друг там был — и не смог этого вынести. Он уехал на юг и сел на корабль, идущий в Лейсс.
— Дезертировал, стало быть.
— Нет. Он не дезертир. Он просто не забыл еще, за что Вальдис боролся прежде.
Берлин повернулся и пошел прочь.
— Значит, вот как ты собираешься жить дальше, Берлин? — крикнул ему вслед Таул. — Подставляя другую щеку?
Таул дрожал, напрягшись в своих путах, и руки за спиной сжались в кулаки. Взгляды нескольких рыцарей устремились к нему.
— Зачем ты все это говоришь? — шепнул Джек.
— Потому что сказать это необходимо. Они хорошие люди, только вождь у них дурной, и в глубине души они сознают это — но никто не смеет высказаться вслух.
Мысли Таула обратились к Гравии. Быть может, не стоило ему бежать в Лейсс: его бы рыцари послушали. Он не был изгоем и не подозревался в убийстве.
— Нельзя винить во всем одного Тирена, — сказал Джек. — Нашлись, как видно, рыцари, готовые выполнять его приказы.
— Ты не понимаешь, — покачал головой Таул. — Они поклялись во всем повиноваться Тирену. Дело не в том, что одни рыцари плохие, а другие хорошие. У них просто нет выбора. Ослушавшись Тирена, они нарушат свою клятву. Многие предпочитают смерть такому позору. — В голосе Таула звучала горечь, которую он не мог побороть. Он-то нарушил свою клятву — нарушил перед всем городом Бреном.
Джек смерил его долгим взглядом и сказал:
— Рыцарь, который выбил меня из седла, сказал, что войска Кайлока опять пришли в движение. Они идут на Несс.
Таул тихо вздохнул. Джек прав: пора сменить разговор. Сделав
— Он даром времени не теряет.
— Нельзя терять и нам. Мы должны бежать и...
— Нет, — прервал Джека Таул. — Не надо нам пока бежать. Мы едем на север, и рыцари скачут быстро. Несколько дней можно погодить.
Джек вперил в него тяжелый взгляд.
— Что ты задумал, Таул? И почему помешал мне там, на поле?
— Я не хочу, чтобы ты применял колдовство против этих людей, Джек. Они этого не заслужили.
— Как и оракулы.
Таул обмяк, привалившись к стволу. Что он мог на это ответить? Джек думает только о том, что ему предстоит, — так оно и должно быть. Однако есть кое-что безразличное Джеку, но совсем не безразличное ему. Он Таул, рыцарь Вальдиса, и никакие клятвы, отречения и бесчестные поступки не смогут этого отменить. Кольца останутся при нем до могилы.
Тирен поставил рыцарей перед страшным выбором: оставаться в ордене и быть наемниками Кайлока или трусливо дезертировать под покровом тайны и позора. Для тех, кто ценит честь и преданность превыше всего, нет выбора труднее — и так, и эдак они обречены на проклятие.
Таул смотрел на рыцарей, собравшихся у костра. Они разливали сбитень, перебрасывались шутками, расстилали одеяла на ночь. Один мурлыкал песенку, другой чинил кожаные латы. Хорошие люди, идущие за дурным вождем.
— Андрис! — крикнул Таул светловолосому рыцарю, обдиравшему ветки для костра. — Поди-ка сюда и развяжи меня.
Настало время дать этим людям иной выбор.
XXVII
До рассвета оставалось еще около двух часов, но тетушка Грил уже вышла на промысел.
Охотничьими угодьями ей служили покои вельмож в восточном крыле дворца, темном и промозглом. Двери здесь плотно закрыты, на полу шелковые ковры, шуршат крысы и полно всякого добра — только бери.
Король Кайлок, благослови Борк его черную душонку, успел обезглавить, отравить и посадить на кол стольких аристократов, что можно и счет потерять. Можно, кабы не записная книжка. Грил похлопала себя по тощей груди, которой упомянутая пухлая книжка придавала объем. «Записывай все, — учил ее отец, — никогда не знаешь, что может пригодиться».
Смерть способствует освобождению больших богатств. А поскольку смерти эти тайные, богатства очень легко прикарманить. Даже вдовы зачастую не знают, что их мужей уже нет в живых, — один обезглавленный труп, плавающий животом вверх в озере, ничем не отличается от другого. Если же трупа вовсе нет, то дети предпочитают верить, что их отцы всего лишь заточены в темницу, и, если от твоего непутевого брата остались только окровавленные простыни, легко внушить себе, что он затащил в постель очередную девственницу.