Чародей и Дурак
Шрифт:
Дорогой Таул!
Если ты читаешь эти строки — значит меня уже нет в живых. Некоторое время назад я узнал, что мне недолго осталось жить, потому я тебе и пишу. Мне нужно кое-что сказать тебе, кое-что объяснить, а мы, может статься, больше уже не встретился. Поэтому я пишу, хотя предпочел бы поговорить с тобой, и надеюсь, что сумею передать в письме все богатство устной речи.
Прежде всего, Таул, я должен сказать тебе, что сердцем я всегда с тобой. Меня постоянно гнетет то, что я поставил перед тобой почти невыполнимую задачу и тем помешал тебе жить собственной жизнью. И я прошу у тебя прошения здесь, в этих строках, ибо я стар и не желаю сходить
А теперь поговорим о твоем странствии. Когда я отправил тебя в путь и в устах твоих звенело пророчество Марода, а в глазах сияло предчувствие победы, я еще многого не понимал. Я не знал ни истинного смысла пророчества, ни роли мальчика, на розыски которого ты отправился. Я был уверен только в том, что речь идет о воине.
За истекшие годы я узнал больиле. Теперь я убежден, что те два дома, что должны слиться, — это Брен и Королевства. И союз их приведет к войне. Все так и говорят о том, что войн, подобной этой, мир не знал уже тысячу лет. Если не убить ее в зародыше, она разорит весь континент.
И я боюсь, что Брену будут помогать сверхъестественные силы. Ларн, остров оракулов будет снабжать его нужными сведениями. Оба эти места связаны — не знаю, кем или чем. Ларнский храм должен быть разрушен — только тогда его оракулы перестанут помогать Брену. Брен познает мир лишь в том случае, если будет сокрушен Ларн.
Ларн... Это место преследует меня во сне и, боюсь, не оставит даже за могилой. Таул, найди мальчика. Он один способен уничтожить это проклятое место.
А теперь последнее. — Не только Ларн посещает мои сны: я вижу еще человека с ножом, стоящего надо мной. Каждую ночь он снится мне, и каждую ночь нoж опускается, пронзая мне сердце. Боюсь, что однажды я проснусь и увижу это наяву. Во сне человек с ножом — это марионетка, которую водят за ниточки. Он действует не по своей боле.
Таул, кто бы ни убил меня, он не отвечает за мою смерть. Передай ему, что я его прощаю, и пусть он не винит себя. Такой, как я, старик все равно стоит одной ногой в могиле.
Прощай, мой добрый друг, и пусть Борк приведет тебя к цели.
Навсегда остающийся у тебя в долгу.
Таул опустил письмо на колени и посмотрел в ночное небо. Оно было полно звезд. Странно, что раньше он не замечал, каким миром он дышит, как красивы звезды, как свеж воздух.
Кролик на вертеле миновал стадию готовности, почернел и обуглился. Таул снял его с огня и остудил, чувствуя, что мясо, хоть и горелое, понравится ему. Не выпуская письма, он дотянулся до мешка и достал оттуда меньшую из двух фляг. Раскупорил ее и отпил глоток лучшей Мейборовой браги. Только один. Золотистая жидкость согрела его до самого нутра. Он встал и отошел подальше от стены замка, все так же держа в руке письмо Бевлина.
Перед ним в лунном свете лежала широкая долина. Среди травы темнели деревья, и вдалеке нитью чистейшего серебра струилась вода. Прекрасен был этот вид, тихий и величественный, будто собор. Он был полон покоя и благодати, но прежде всего — прощения. Тихо веял бриз, ласково мерцали звезды, огромное темное небо ложилось бальзамом на душу, и земля бережно держала тело.
Таул не знал, долго ли стоял так, предоставив природе и прощению Бевлина делать свое дело. Когда он наконец вернулся к костру, кролик совсем остыл, но все-таки показался ему вкуснее всего на свете. Таул улегся в теплом кругу света и, прижимая к сердцу письмо Бевлина, уснул быстро и крепко.
IX
— Нет, Боджер. Рану сперва надо промыть вином, а уж потом накладывать мазь. — Грифт лежал на деревянном топчане, окруженный пахучими травами, и руководил собственным лечением. — Круговыми движениями, Боджер, — и не втирай, а
— Я слыхал, некоторые мужчины бреют ноги, Грифт.
Боджер, геройски придерживаясь указаний Грифта, вбивал мазь, хотя втирать было бы куда проще. Рана Грифта все еще кровоточила — не так, как вчера, но довольно сильно.
— Да, Боджер, есть такие, что и в женские платья рядятся. Особенно в Марльсе. Видать, бабы там такие уродки, что... А-ай! — вскрикнул Грифт, когда Боджер нажал прямо на рану.
Его ранила в низ живота солдатская алебарда во время вчерашнего бегства из дома Кравина. И Боджер очень беспокоился за него. Хорошо бы рану посмотрел кто-нибудь понимающий — Таул, к примеру.
— Как ты думаешь, Таул еще вернется к нам, Грифт? — спросил он с напускной беззаботностью.
Грифт тут же позабыл о боли, услышав вопрос: он и жил Ради того, чтобы высказывать свое мнение.
— Навряд ли, Боджер, а если и вернется, как он нас найдет? Тут, в винном погребе под мясным двором... Он может пройти прямо над нами и ничего не заметить.
Боджер неохотно кивнул, не отрывая глаз от раны и надеясь в душе, что это один из тех редких случаев, когда его дорогой друг ошибается.
— Джек, если ты не будешь стоять смирно, пока я промываю твой порез, я тресну тебя вот этой миской. — Мелли топнула ногой. Ну почему все мужчины такие упрямые ослы?
— А в ней что-нибудь есть?
Мелли, негодующе фыркнув, подскочила к миске и метнула ее в Джека.
— Сам сейчас увидишь!
Она целила метко, но Джек был скор и разминулся с миской, совершив головоломный прыжок в сторону. Но при этом он врезался в ряд винных бочек, которые раскатились по булыжному полу. Мелли бросилась к нему.
— Ты не ушибся? — спросила она, глядя на Джека, распростертого на сыром полу.
Он потер голову.
— Так миска пустая была?
Мелли не сумела скрыть улыбки, чувствуя себя немного виноватой: не создана она, чтобы быть сиделкой.
— Последние пару дней я ею не пользуюсь, — сказала она, протягивая Джеку руку. — Первые три месяца прошли. Меня не тошнит с того дня...
«С того дня, как ушел Таул», — не смогла выговорить она и отвернулась от Джека. В горле застрял тяжелый ком, который она никак не могла проглотить.
Где теперь Таул? Нашел ли его Хват? А если и нашел, увидит ли она Таула снова? Если письмо в самом деле так важно, как говорит Хват, Таул может покинуть Север и никогда уже не вернуться сюда.
Мелли сглотнула, решив не поддаваться жалости к себе. Таул не уйдет, не повидавшись с ней. Он человек чести и непременно с ней простится.
— Мелли, что с тобой? — Рука Джека легла ей на плечо.
— Ничего.
Мелли повернулась к нему. От нежного участия, звучащего в его голосе, горло снова загородил комок. Как повзрослел Джек за этот последний год! Морщины легли на его лоб, глаза утратили наивность: это уже не тот мальчик, что бросился ей на помощь у лесной дороги. Он стал мужчиной. И ей вдруг расхотелось притворяться перед ним сильной.
— Джек, я...
Но он, не дав ей говорить, обнял ее и прижал к груди. Мелли склонила голову ему на плечо, зарывшись щекой в мягкую ткань камзола. Последние дни были безумными: Таул ушел, откуда ни возьмись явился Джек, им пришлось бежать из дома Кравина, и без боя не обошлось. Нервы у нее были натянуты, но чувства словно умерли. Все происходило чересчур быстро, слишком велика была опасность, и неясно было, чем все это кончится.
Со вчерашнего утра ей некогда было дух перевести. Когда солдаты принялись молотить в дверь, они с Мейбором ушли через черный ход. Там их поджидали двое гвардейцев. Мейбор, Боджер и Грифт схватились с ними, и Грифт получил тяжелую рану — кровь так и хлестала. Он едва мог идти. Боджер чуть ли не волоком дотащил его до мясной лавки. Там, во дворе, их нагнал Джек — тоже в крови, но раны его не были серьезными. Он не хотел рассказывать о том, что произошло в доме.