Чароплет
Шрифт:
В полусне ее одолели беспокойные мысли о собственном организме. Если сверхъестественное восприятие времени мало-помалу возвращалось, то физических признаков обретения былого драконьего величия Франческа за собой не наблюдала. Она видела варианты будущего, в которых способности восстанавливались, и видела такие, где все оставалось как есть.
Как вернуть утраченное, она не знала, но сейчас это ее не тяготило. Франческа чувствовала, что все силы организма брошены на что-то другое — наверное, на заживление.
Потом ее ненадолго вырвал из сна забравшийся под одеяло Никодимус. Сразу стало
Вскочив с постели, Франческа кинулась в комнату старика. За окном по-прежнему мерцали звезды. Шеннон часто дышал, бормоча что-то зеленое, холодную кожу покрывала испарина, неровный лихорадочный пульс едва улавливался. «Што случилос?» — замаячил прямо в воздухе золотистый вопрос. Оглянувшись, Франческа увидела в дверях Никодимуса.
Она положила руку Шеннону на грудь и почувствовала биение сердца. «Боюсь, инфекция проникла в кровь. Сосуды расширяются от шока. Поговори с ним, проверь, не бредит ли он».
Никодимус присел у кровати, между ним и Шенноном замелькали тусклые пятна. «Трдуно разо брать. Кажеться, говорит о своей жыне. И исчо, что ему холадно».
Франческа укрыла Шеннона еще двумя одеялами. Он дышал все труднее. Обернув краем пледа руку старика, Никодимус сжал его ладонь. «Што мы можем зделать?»
«Ничего хорошего, любовь моя», — закусив губу, призналась Франческа и принялась составлять два обстоятельных абзаца, но заметила, что Никодимус прячет от нее лицо. Дописав, Франческа присела на кровать с другой стороны. Шеннон заворочался беспокойно. Она взяла его за руку.
Никодимус не двигался, только один раз вытер глаза. Франческа притворилась, что не видит.
У смертного одра Франческа всегда чувствовала непроницаемую преграду между собой и совершающейся трагедией. А теперь, глядя на ворочающегося в полузабытьи Шеннона, Франческа вдруг отчетливо осознала, что отчасти все так же смертна. И когда-нибудь тоже будет таять на глазах в последние минуты.
Сердце разрывалось от желания что-то предпринять, помочь, найти спасение в работе. Франческа сжала в руках два абзаца с описаниями дальнейших действий. Выбирать между ними должен Никодимус, не она. Франческе отчаянно хотелось сунуть ему оба текста и потребовать, чтобы он прочитал, решил сделал что-то. Она силой заставляла себя ждать, давая Никодимусу время побыть наедине со своим горем. Прошло, наверное, четверть часа. По ощущениям словно вечность. Шеннон забормотал что-то коричнево-оранжевое.
Наконец Никодимус повернулся к наставнику. Мокрое от слез лицо с дрожащими губами было похоже на маску. Перепуганный ребенок, гротеск, разрыв сердца…
И тогда у Франчески самой чуть не разорвалось сердце от внезапного осознания: этому горю делом не поможешь. Даже если сейчас она захлопочет вокруг Шеннона, то лишь отсрочит страшную истину — однажды вот так умрет Никодимус, и уже ее лицо станет гротескной маской перепуганного ребенка.
Никодимус вытер слезы. «Какие у нас ворианты?»
Франческа, помедлив, протянула ему первый абзац: «Я
Никодимус дочитал. И отвернулся снова.
Франческа не выдержала. Вскочив, она принялась мерить шагами комнату, утирая глаза рукавом. Двое служителей, удалившихся в коридор, поглядывали на нее с ужасом. Она хотела что-нибудь им сказать, и тут перед глазами мелькнул лавандово-белый сполох ее имени. Франческа обернулась.
Никодимус держал на ладони вопрос: «Если проктнеш, каковы шансы на паправку?»
«Немалые, но… гарантий нет. И будет больно».
Она испугалась, что Никодимус вновь отвернется, но он заговорил с Шенноном приглушенно-тусклыми тонами. Белые глаза старика заметались, будто что-то ища и не находя. Никодимус перебросил Франческе короткую фразу — которая в ее руках тут же раскололась надвое. Он написал заново: «На верно нужно избавит его от боли».
Франческа скорбно кивнула: «Я тоже так думаю» — и не удержалась от изумленного вздоха, почувствовав, какая гигантская глыба свалилась с души. Дальше она действовала почти автоматически — налить, смешать, помочь Шеннону выпить настойку… Никодимус сжался на краю кровати. Франческа подошла к нему и обняла за плечи. «Еще час, — написала она. — Может, больше».
Взяв ее за руку, Никодимус заговорил с Шенноном. Франческа стояла рядом. Через три четверти часа дыхание старика стало реже. Он перестал корчиться. Еще через несколько минут цветные пятна перестали срываться с губ. Паузы между вздохами делались длиннее и длиннее, пока очередная не затянулась до бесконечности.
В комнате повисла тишина, а потом тело старика наполнилось золотым сиянием. Призрак сел, покидая своего автора. Никодимус поник головой, ссутулившись и бессильно опустив руки.
Магистр Агву Шеннон скончался.
Никодимус с призраком Шеннона шагали по широкому коридору к некрополю цитадели Звездопада.
Никодимус знал, как отражается на призраке пребывание в теле в момент кончины. Он перестает связно мыслить и грезит только об одном — оказаться в некрополе. Но одно дело знать, и совсем другое — видеть своими глазами.
Идущий рядом призрак не реагировал на голос и почти не откликался на письменные реплики, а если и откликался, то вместо ответа на вопрос напоминал, что духам негоже находиться за пределами некрополя.
Никодимус оглянулся на своего эфемерного спутника. Тот с рассеянным видом косил глазами куда-то вправо, хотя коридор поворачивал налево, а потом вдруг протянул золотистый абзац. Никодимус перевел, стараясь сажать как можно меньше ошибок: «Я словно был певцом, а теперь остался песней. Но это совсем не так. На самом деле я пел дуэтом, а теперь я один. Но и это не то».
Никодимус не знал, что ответить. Призрак уже отвернулся, потеряв интерес. Коридор вывел их в широкий круглый зал с белыми каменными стенами. Вход в некрополь.