Чаровница

Брук Кристина

– Все будет хорошо, сестричка, вот увидишь.

Рэнд стоял при входе в комнату, всем своим видом поторапливая их и в то же время пристально смотря на Сесили, не подаст ли она ему знак, что простила его. Нет, она его не простила. Сейчас у нее не было нравственных сил для прощения.

Рэнд ни словом не обмолвился о миссии, возложенной на него ее братом. Он даже не попытался сказать что-либо в свое оправдание. Вот только было непонятно – это делает ему честь или нет. Впрочем, какое бы он ни дал ей объяснение, вряд ли оно устроило бы Сесили.

Дело в том, что он ее обманывал.

Он не говорил ей, что Джонатан жив. Если бы он любил ее по-настоящему, тогда между ними не было бы никаких тайн. Это был удар, болезненный, неожиданный, от которого Сесили никак не могла оправиться. На сердце у нее было тяжело как никогда, несмотря на радость, что Джонатан жив.

Рэнд все не возвращался, как вдруг Уинтерз, дворецкий, сообщил о приходе нежданной гостьи.

Это предвещало небольшое развлечение.

Внимательно осмотрев себя в зеркале и оставшись довольной, Сесили спустилась в прихожую, где ее ждала Лавиния.

– Ты, наверное, уже слышала, – не утруждая себя ни приветствием, ни даже обычным «здравствуй», она сразу накинулась на Сесили, – скоро об этом будет судачить весь Лондон.

– О чем? – искренне удивилась Сесили, для которой сегодняшний день оказался слишком богат известиями, как хорошими, так и плохими.

– О твоем брате! Воскрес из мертвых. – Лавиния кипела от негодования. – Вломился к нам в дом и предупредил Бертрама о своем возвращении.

Вломился? Молодчина, значит, они с Ашборном уже начали действовать. Ее скромный и вежливый брат наконец-то показал, на что он может быть способен. Вероятно, им двигало чувство чести, справедливости и долга.

Лавиния, немного успокоившись, спросила:

– Неужели ты так и будешь держать меня в передней? Может, перейдем в гостиную и присядем?

– Я не собираюсь тебя пускать дальше передней, – язвительно возразила Сесили. – Моя дорогая кузина, хочу заверить, долго здесь ты не пробудешь, так что предлагать тебе садиться, думаю, незачем.

– А-а, вот как ты заговорила. А я-то думала, ты проявишь хоть какое-то участие, ведь нас с Бертрамом буквально выбрасывают на улицу почти без средств к существованию.

Сесили презрительно фыркнула:

– Если бы все было так, как ты говоришь, то, разумеется, у меня нашлись бы для тебя слова сочувствия и утешения. Но ведь Джонатан предоставит вам дом и, наверное, будет выплачивать что-то вроде пенсии. Кроме того, я знаю, как славно вы с Бертрамом нагрели руки на состоянии Джонатана.

Сесили невольно отметила, как сразу насторожилась Лавиния.

– Кажется, ты прекрасно понимаешь, к чему я клоню, не так ли? Ты и Бертрам распродали все, что только было можно, вы выжали из майората все до последнего пенни, потому что знали, что брат жив, и пользовались тем, что ему приходилось скрываться.

Лавиния с каменным лицом произнесла ледяным тоном:

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Как о чем? Да хотя бы о моем жемчужном ожерелье, – вспылила Сесили. – Какая отчаянная игра! Сколько хитрости и подлости! Наверное, нелегко было найти покупателя, который дал бы хорошую цену за слишком хорошо известную драгоценность.

Позеленев от злости, уже бывшая графиня Давенпорт в сердцах бросила:

– Ты

хочешь меня оскорбить!

– Вот именно. Откровенно говоря, мне давно хотелось поставить тебя на место. Поэтому я не предлагаю тебе пройти в гостиную и присесть. Думаю, после столь радушного приема тебе не захочется дольше здесь оставаться ни на минуту. – На губах Сесили заиграла вежливая до приторности улыбка: – Итак, ты уходишь, или мне позвать дворецкого, чтобы он выпроводил тебя?

Кипя от бессильной злобы, взбешенная Лавиния почти выбежала из особняка Ашборна. После ее ухода Сесили устало опустилась в кресло. Силы оставили ее, она чувствовала себя совершенно опустошенной. Радость встречи с ожившим братом, неутихающая обида на обманывавшего ее Рэнда, перепалка с Лавинией – все вместе вконец измотали ее.

Несмотря на это, надо было найти выход из сложившегося, как ей казалось, безвыходного положения.

Но здесь, в доме Рэнда, ничто не приходило ей в голову. Опять увидеть Рэнда… Нет, сейчас она никак не могла бы разговаривать с ним, не вылив на него целую бадью жалоб, упреков, обвинений, – но это могло убить последнюю надежду к примирению, отрезать все пути к прежней, такой счастливой, их жизни.

* * *

Вернувшись домой, Рэнд был удивлен царившей в нем странной и подозрительной тишиной.

– Герцогиня дома? – первым же делом он спросил дворецкого.

– Ее светлость уехали, оставив вам вот это письмо, ваша светлость. – Уинтерз подал Ашборну небольшой запечатанный листок бумаги.

При виде печати у Рэнда все внутри похолодело от тяжкого предчувствия. Сломав печать, он быстро пробежал глазами написанное. Содержание было кратким и ясным: она ушла, он виноват во всем, и не надо ее искать.

Злость овладела Рэндом – как же все неудачно сложилось, – и от бессильной злобы он скомкал письмо. Несвоевременное появление Джона. Его собственная нерешительность. Какого черта он все тянул и тянул с этим признанием?! Ах, если бы у него было больше времени, тогда он успел бы подготовиться и подготовить Сесили.

Но к чему лукавить перед собой? Кого он хотел обмануть? Только себя! Он разгладил скомканный лист и опять, на этот раз не спеша, прочитал несколько строк, горевших перед его глазами огненными буквами:

* * *

«Джонатан говорил, что выбрал тебя, чтобы ты уничтожил все его следы, ибо знал тебя как человека, которому можно доверять. Ну что ж, Рэнд, похоже, он сделал правильный выбор. Ты не доверяешь никому, даже мне.

И главным образом мне».

* * *

Это было неправдой. Рэнд не отказывал ей в доверии, просто боялся, что она не простит ему того, что он фактически украл у нее брата, что она столько лет была лишена братской любви и заботы. Вот поэтому Рэнд все откладывал и откладывал, дожидаясь удобного момента, благоприятного стечения обстоятельств, чтобы вывести и показать ей Джонатана, живого, здорового и примирившегося с внешним миром, что тоже было немаловажно. Он лишь хотел все проделать наилучшим для всех образом, а вышло, как нарочно, все наоборот.