Чары кинжала (Дэверри - 1)
Шрифт:
– О, проклятье, неужели некому караулить, кроме нее?
– Она сама настояла, - пояснил Дженантар.
– Где это видано, чтобы серебряный кинжал слонялся без дела? Так она мне сказала.
– Теперь, конечно, командующий пойдет проверять ночную стражу, чтобы убедиться в том, что никто не заснул во время дежурства, - ехидно заметил Калондериэль.
– Заткнись, - отмахнулся Родри.
– Или ты еще раз хочешь подраться на ножах?
– После того как мы выпили столько меда, мы обязательно свалимся в костер, - рассмеялся
– Это шутка, и прошу меня извинить.
Мех с медом снова пошел по кругу.
Как быть с Джилл?
– спрашивал сам себя Родри.
– Если попытаться овладеть ею - что тогда? Он никогда не сможет жениться на ней. Все дело закончится беременностью, как с Олвен. Он разрушит жизнь еще одной женщины. Только в данном случае эта женщина еще и отважилась рискнуть своей жизнью, будучи у него на службе. Может быть, мед был тому виной, но сейчас он ясно увидел, что слишком хорошо относится к Джилл, чтобы так обойтись с ней. Он должен обращаться с девушкой, как со жрицей Луны - без грязных помыслов; и если он только дотронется до нее, то это будет означать смерть.
Возвращаясь в свою палатку, Родри увидел Джилл, стоящую в карауле. Его желание было таким сильным, что несколько мгновений он не мог вздохнуть. Хотя он всегда презирал песни бардов, в которых настоящие мужчины, умирали от любви к женщине, этой ночью он почти поверил им. Он испугался того, что может произойти, если она скажет ему хотя бы одно доброе слово.
В любой болезни наступает такой момент, когда больной начинает осознавать, что он выздоравливает, или хотя бы начинает верить в то, что он выздоровеет, если не сразу, то несколько позже.
У Каллина наступил этот переломный момент в тот вечер, когда он проснулся и обнаружил, что голова у него совершенно ясная впервые с тех пор, как он был ранен.
Если он не шевелился, то боль в боку не мучила его, как раньше, только болела под шиной сломанная рука. Он с удивлением обратил внимание на ту роскошь, которая окружала его: отдельная комната, кровать, покрытая кружевным покрывалом, резной сундук, на который кто-то положил его меч и кинжал, как будто он был лордом. "Все это из-за того, что я спас жизнь Родри", - с раздражением подумал Каллин. Он тихонько лежал и пытался вспомнить, почему у него вызвала досаду эта мысль. Размышления его были нарушены приходом Невина.
– Снова будешь промывать рану?
– нахмурился Каллин.
– Надеюсь, что не понадобится. Я начинаю понимать, почему о тебе идет такая слава. Ты - первый человек, который не кричал, когда я лил мед на открытую рану.
Каллин вздохнул, вспоминая об этом.
– Помнишь, как проклинал меня прошлой ночью?
– усмехнулся Невин.
– Да. И хочу извиниться перед тобой. Не твоя вина, что Джилл поехала на эту проклятую войну. Вот видишь, я уже в состоянии держать кубок.
– Очень хорошо. Ты должен начинать двигаться, чтобы набирать силу.
–
– Яд звучал в его голосе.
– Она мне ох как пригодится.
Невин вопросительно поднял брови.
– Я говорил серьезно насчет Родри, - пояснил Каллин.
– Дело ведь не просто в плохом настроении.
– А я в этом ни минуты не сомневался. Могу ли я робко заметить, что Джилл еще и пальцем не тронули, а ты уже озабочен мщением? Она вполне способна убить Корбина. Я бы никогда не позволил ей ввязываться в эти дела, если бы сомневался в ней.
Не обращая на него внимания, Каллин пил из кубка воду.
– Когда я снова смогу сражаться?
– Через несколько месяцев. Ты сможешь снова взять щит только после того, как рука полностью срастется.
– Ох, проклятье! А когда я смогу встать с этой роскошной кровати и обслуживать себя сам?
– Гораздо быстрее - хоть завтра. Я разрешу тебе сделать несколько шагов.
– Хорошо. Я уйду отсюда, как только смогу ходить. Мне не нужны его подачки. Ей-богу, я хочу жить в казарме вместе с остальными.
– О боже мой, Герро, ты самый упрямый человек на свете.
– Как ты назвал меня?
Ему было приятно видеть смущение Невина. Даже щеки старика порозовели.
– Извини, - произнес он.
– У меня сегодня так много больных, что немудрено запутаться в именах.
– Не волнуйся, это нисколько не оскорбило меня.
Чтобы Каллину стало хоть немного полегче, Невин сообщил ему, что рана очистилась от заразы и не представляет опасности.
Старик отправил пажа за едой и оставался с Каллином, пока тот ужинал.
– Скажи мне вот что, - спрашивал Каллин, - почему именно Джилл должна защищать честь Родри? Почему он взял ее с собой?
– Дело в двеомере, - объяснил Невин.
– И в самой Джилл. Однажды она услышала пророчество, сделанное самим дьяволом. И ей захотелось поймать боевую славу за хвост, мой друг. Или за узду. Ты должен подумать об этом, прежде чем сносить с плеч голову Родри.
– Бывают случаи, когда Джилл делает глупости. Боги, и на что я надеялся, когда таскал ее везде за собой? Ну да ладно. Я еще подумаю об этом. Но если ее убьют...
– Он оборвал фразу на полуслове.
Невин поднял к небу глаза, как будто просил богов простить Каллину его упрямство, затем сложил свои инструменты и, не сказав больше ни слова, вышел.
Каллин долго не мог заснуть. Он думал о том, что осада, вероятно, будет длительной, и он успеет подправить здоровье, чтобы забрать Джилл до наступления боев.
Он с грустью думал о том, что, несмотря на весь его гнев, ему совсем не хочется убивать Родри. Он поморщился, вспомнив, как Родри вытаскивал его из гущи сражения - его, проклятого серебряного кинжала. Для многих лордов смерть серебряного кинжала была удобным поводом для того, чтобы не заплатить ему за службу, и ничем более.