Чары колдуньи
Шрифт:
— А тебя-то каким ветром к нам в родню занесло? — Станила смерил его пристальным взглядом.
— А разве тебе не говорили, что я беру в жены старшую дочь ладожского воеводы Домагостя?
— Домагостя? — Станила вытаращил глаза. — Так ты, выходит, мне свояк?
Одд слегка кивнул, опустив веки. Поскольку Станила считал свою жену Домагостевой дочерью, муж Яромилы в его глазах был родичем.
— Что же сразу-то не сказал! — завопил Станила и полез обниматься. Вопреки своей устрашающей внешности, он был человеком не злым и всегда радовался установлению новых дружеских и родственных связей. — Друг! Брат мой дорогой!
— И я надеюсь, что ты, как близкий родич, поможешь нам достичь наших целей, тем более что и тебе они принесут немало выгод, — продолжал Одд, когда первый
Мысль о том, чтобы еще кого-то подчинить, Станиле заведомо нравилась. А когда он уразумел, что в первую очередь речь идет о Киеве и князе Аскольде, то обрадовался еще больше. Аскольда он недолюбливал, по старой памяти видя в нем соперника, — ведь тот первым догадался сосватать Огнедеву, которую Станиле пришлось отбивать чуть ли не войском. И теперь тот гордится, считая, что Огнедева таки живет в его доме, и распускает гнусные слухи, будто княгиня Заряла — какая-то полонянка!
— Да ты погляди на нее! — втолковывал уже довольно пьяный Станила, обнимая Вольгу за плечи и показывая на жену, которая обходила столы, доливая старейшинам меда в кубки и ковши. — Это само солнышко ясное с небес спустилось! Сама богиня Лада, лебедь белая! Куда глянет — там цветы цветут! Куда рукавом махнет — там птицы летят!
Вольга тайком даже позавидовал ему: с такой любовью человек всегда счастлив, что бы ни имел на самом деле. И снова душа его озарилась ярким светом при мысли о той, что любила его и подарила золотой перстень в знак своей любви. Он не видел ее уже четыре года, и в его мыслях юное лицо Дивляны, еще не омраченное печалями и заботами, дышало свежестью, задором, веселостью, словно солнышко, умытое росой. С каждым шагом он все ближе к ней. И если они заручатся поддержкой Станилы, то пройдет еще каких-то несколько седмиц — и он снова увидит ее. Снова обнимет и никогда больше не выпустит из объятий.
Одд смотрел на них и думал о другом. Завладеть Киевом будет мало. Нужно обеспечить открытую дорогу на Киев из Ладоги от Восточного моря — он уже привык называть его Варяжским. А земли Станилы лежат как раз на полпути. Но если он узнает, что Вольга идет за той, кого считает настоящей Огнедевой, дружелюбия в нем поубавится. Он никак не должен об этом узнать. Достаточно ли Вольга в подпитии сдержан, чтобы не проболтаться?
Обрадовавшись родне, князь Станила устраивал пиры несколько дней подряд, приглашая на них и местных старейшин, и наиболее именитых торговых гостей. При гостях Вольга и Одд старались поменьше говорить о своих замыслах: если гости будут в Киеве раньше их, то эти замыслы перестанут быть тайной для Аскольда. И так передвижение большой дружины трудно скрыть, несмотря на расстояние, — а ведь отсюда до земли полян лежит прямая дорога вниз по Днепру. Но торговые гости, в основном варяги, вовсе не дураки и посматривали на приезжих князей с опасением — они привыкли во всякой силе видеть угрозу своим товарам, и не зря. Эти же люди, которые в Колонце сидят с ними за одним столом, в Киеве сделаются их жертвами и пленниками. Поэтому Одд при них говорил о том, как хочет повидаться и познакомиться со своим свояком князем Аскольдом и что везет к нему товары из Ладоги. Тем не менее почти все купцы решили задержаться и вниз по Днепру не ходить — чтобы не оказаться со своими товарами как раз там, где доблестные вожди станут добывать славу и богатство.
Пойти с ними в поход на Киев Станила не мог: в летнюю пору ему приходилось присматривать за волоками. Еще нередки были случаи, когда во время перехода по волоку торговые гости подвергались нападению — и непокорной голяди, выходящей из лесов, и кривичей или смолян, посчитавших чужие товары легкой добычей. Князь Станислав стремился к тому, чтобы волоки его земли считались безопасными и привлекали торговых гостей: мыто заплати — и поезжай, как с горы на саночках. Поэтому все лето он с дружиной объезжал волоки, и не раз доводилось силой оружия очищать их от разбойников. Во главе тех нередко стояли родовитые смолянские старейшины,
— Ты подумай пока! — говорил он на прощанье Вольге. — Хочу я, чтобы мы, три князя, три внука Крива Старого, между собой докончание скрепили и вовеки были во всем заедино, как братья. Моя дочь еще мала, а вот сестру Городиславу я бы с радостью твоей женой увидел! Возвращайся — свадьбу справим! Ты ее вдовой сделал, тебе ею и владеть!
— Ее отец пожелал, чтобы мы сначала вернулись и подтвердили нашу удачу! — отвечал Одд вместо Вольги, который онемел от возмущения, второй раз получив то же самое предложение. Даже и не будь на свете Дивляны, он бы не слишком радовался тому, что ему сватают женщину лет на десять старше, да еще дважды вдову! Уж он-то, плесковский сокол, мог бы найти себе жену не менее родовитую, но помоложе!
— Ну, возвращайтесь! Да будет с вами Велес, да расчистит вам путь Хозяин Дорог, да пребудет с вами Перун и наделит воинской удачей! — Князь Станислав махал им вслед золоченым топориком, словно благословляя.
С тем и расстались. Дружины трех князей ушли вниз по Днепру, и Вольга долго еще не мог разобраться во впечатлениях, которые остались у него от знакомства с владыкой верхнего Днепра. Заносчивый, самодовольный, честолюбивый, но дружелюбный и искренний, он и притягивал, и отталкивал. Но то, что они сумели заручиться его дружбой, было большим преимуществом. Владеющий волоками верхнего Днепра держит в руках торговые пути на все стороны света. Без дружбы с ним и Киев утратит половину своих преимуществ. И подружившись с князем Станиславом, они могли считать, что наполовину завоевали Киев.
Глава 6
Проходили дни, и слухи о приближении большого войска с севера, так напугавшие Киев, получали все новые подтверждения. Заметно сократилось число торговых гостей, прибывающих с верховий Днепра, и это было верным признаком того, что на пути появилась преграда. Какая же, если не войско? Тем не менее кое-кто все же приезжал, добавлялись все новые подробности. Выяснилось, что возглавляют это войско два князя: Волегость плесковский и Одд Хельги, иначе Ольг, русский князь, зять или уже почти зять ладожского воеводы Домагостя, а еще с ними внук Всесвята полотеского с дружиной. Говорили, что в войске у них не то две, не то три тысячи человек.
Еще весной, готовясь воевать с деревлянами, князь Аскольд созвал к себе старейшин полянской земли, приказав им собирать ополчение. Поначалу они отговаривались, не желая отрывать рабочие руки от полей и лугов в разгар сенокоса, в ожидании скорой жатвы и молотьбы, предлагали даже отправить посольство к князю Мстиславу и назначить время битвы, как люди делают, зимой, когда реки встанут. Но теперь, при новой угрозе, со вздохом покорились.
— Уж что сумеют собрать бабы, отроки и старичье, с тем и будем зимовать, а если мужиков под копье не ставить, то и сами все в полон уйдем, — приговаривали они, утешая друг друга.
Целыми днями старейшина сидела в княжьей гриднице. Поток торговых гостей с севера совсем прекратился, и отсутствие новостей угнетало больше, чем самые неприятные вести.
— Мои родичи в Ладоге грубо разорвали наши докончания, — говорил князь Аскольд. — Когда я брал в жены дочь воеводы Домагостя и обещал сделать ее полянской княгиней, он в ответ клялся, что не пропустит сюда дружин руси. Он нарушил свое обещание. Я еще мог бы понять, если бы он был разбит. Но вы сами слышали, что никакой битвы в Ладоге не было, что русь возглавляет зять Домагостя, женатый на его старшей дочери, и с ним идет плесковский князь, женатый на его младшей дочери. Вы сами слышали рассказ человека, который был свидетелем прощания Домагостя с князем Ольгом. Они расстались как родичи и друзья, и воевода Домагость призывал на него благословение богов. Это означает только одно: Ладога предала меня и вступила в сговор с моими прямыми врагами! Теперь и я считаю себя свободным от родственных обязательств и могу поступать так, как считаю нужным.