Чары колдуньи
Шрифт:
Но, услышав эти слова, Ведица заголосила во всю мочь. Аскольд бросил угрюмый взгляд на Хорта; воевода попытался поднять девушку, но она стала сопротивляться с такой силой и отчаянием, что тот отступил.
— Сокол мой ясный, цветок мой лазоревый! — вопила Ведица. Снова бросившись на колени, она обняла голову Борислава, прижав ее к груди и погрузив пальцы в его запыленные, перепутанные, липкие от крови волосы. — Как не ясен день без красна солнышка, так мне нет веселья-радости без тебя, суженый мой ненаглядный! Как темно ночью без светла месяца, так темно на сердце моем без тебя!
— Что ты причитаешь, как по покойнику! — рявкнул Аскольд.
Схватив непослушную сестру за руку, он попытался поднять ее, но она не желала вставать, снова падала, и князь выпустил ее, понимая, что выглядит глупо, сражаясь с девкой на глазах у всего народа.
— Да похоже, что он и есть покойник! — Дивляна подошла ближе. Поймав беглый взгляд Елини Святославны, она поняла, как обстоит дело, и уперла руки в бока. — Радуйся, свет мой князюшка! Нету больше сокола деревлянского, добра молодца Мстиславича! Пролил ты кровь его, да не в Перунов день, не в чистом поле, не в сече яростной! Пролил ты кровь его не в урочный час, на Вешнее Макошье, в день земли-матушки!
Народ гудел с все возрастающим недовольством и тревогой.
— Поделом ему! — с презрением и вызовом бросил Аскольд. — Мало того, что деревляне мои земли ограбили! Они и сюда явились как ни в чем не бывало! Будут знать, что со мной такие дела не проходят!
Но Дивляна видела, что у него тревожно забегали глаза.
— Месяц ты мой светлый, что так рано закатился! — причитала снизу Ведица. — Погубили тебя, сокола ясного, злые люди! Останусь я теперь вековухой горькою, как кукушка на сухом дереве, не вить нам гнездышка, не водить малых детушек!
— Может, он жив еще! — утешила их Елинь Святославна. — Ты не спеши его на Тот Свет отправлять, княже. Может, он нам живой больше пригодится.
— Да конечно, жив! — подтвердил воевода Хорт. — Правда, оно как повернется… теперь жив, а потом гляди и…
— Никакого «гляди» не будет! — отрезала Дивляна. — Я заберу Мстиславича к себе. Мы его вылечим. И это очень пригодится тебе, княже, когда придется вести переговоры с его отцом! К тому же я не могу допустить, чтобы земля была оскорблена в день своего торжества пролитием крови и беззаконным убийством!
— Куда это ты его заберешь? — возмутился Аскольд. — Его поместят со всеми пленными. Ничего другого он не заслуживает!
— Он может умереть, если еще не умер! — Дивляна бросила взгляд на неподвижное тело, выглядевшее весьма жалко. — Князь Мстислав обвинит тебя в убийстве гостя, возмутит против нас все окрестные земли! Дорогомысл уличский так и не простил тебе, что ты не уберег двух его дочерей, — и ты хочешь, чтобы он заключил с Деревлянью союз против нас? Ты просто не оставляешь им другого выхода!
— Я всем расскажу, как все было на самом деле! Все будут знать, что эти разбойники опять залезли на мои земли и первыми нарушили наши докончания!
— Рассказывать придется слишком много, и все равно по всему белу свету разойдутся слухи, невыгодные для тебя!
— Конечно, как иначе, если моя собственная жена смеет выступать против меня! — Аскольд в негодовании
— Я не уйду, пока не заберу Мстиславича и не смогу оказать ему помощь! — Дивляна даже не попятилась. Она чувствовала, что почти все вокруг на ее стороне, потому что дурные последствия поступка Аскольда, гнев как богов, так и людей многие представляли лучше самого князя. Ее золотистые брови хмурились, серо-голубые глаза яростно блестели, щеки разрумянились, и она была так хороша, что люди невольно любовались ею, забывая, о чем идет речь. — Сперва тебе следует позаботиться о том, чтобы не навлечь на себя и свое племя новых бед.
— Ты кто — старейшина или воевода, если берешься судить о моих делах?
— Я — старшая жрица Лады и княгиня полян! И я смею вмешиваться в дела, которые касаются благополучия всего моего племени!
— Но при чем здесь этот выродок?
— Если он погибнет, земля проклянет нас и не даст урожая. Если он погибнет, его отец пойдет на нас войной. Если же он выживет, то мы избежим гнева богов, а с князем Мстиславом будем разговаривать, имея на руках заложника. Он не сможет пренебречь судьбой своего младшего сына и вынужден будет принять твою волю. Ты сам понял бы все это, если бы не был…
«Так упрям!» — хотела сказать она, но не решилась. Однако Аскольд подумал, что жена собиралась назвать его глупцом, и его глаза налились злобой.
— Княгиня правду говорит! — поддержал ее Городислав, один из старейшин. — С Мстиславичем на руках с деревлянами говорить сподручнее. А умрет — что с него пользы?
— Сейчас решается судьба урожая — нельзя ставить его под удар ради вражды, — добавил волхв Судимер. — Пусть деревляне виноваты перед тобой, княже, они считали себя твоими гостями. Иначе не пришли бы с такой небольшой дружиной и товарами.
— Как бы там ни было, а нас виноватыми выставят, — негромко сказал князю на ухо Хорт.
— Сражаться за дань — одно дело, а затевать битву на торгу, куда люди пришли с товарами, — это совсем другое дело! — Козарин Саврай, старейшина козарской общины Киева и богатейший купец, неодобрительно покачал головой. — Кто захочет торговать с нами, если у нас в Киеве встречают гостей битьем? Мы потеряем все связи!
— Да, сыне! — кивнула воеводша Елинь. — Случись неурожай, сохрани чуры, народ это дело вспомнит и тебя обвинит в своей беде. Скажет, богов князь оскорбил и вины не искупил, а мы пропадай. Не подставляй голову.
Дивляна молчала: она уже поняла, что ее уговоры только ухудшают дело и побуждают князя возражать и спорить, что бы она ни сказала.
К счастью, дураком Аскольд все же не был и раздражение не настолько застило ему глаза, чтобы он не внял разумным доводам. Он мог враждовать с деревлянами, но теперь, когда собственный город готов был осудить его, ему пришлось отступить.
— Забирайте эту падаль, — процедил он, метнув короткий презрительный взгляд в сторону лежащего Борислава. — Но только пока он не поправится. А потом я переведу его к прочим пленным. И если Мстислав не пойдет на мои условия, то со вторым летним обозом его сын будет увезен к грекам и продан как раб!