Час дракона
Шрифт:
Те, с кем я столкнулся, работают чисто, ни свидетелей, ни улик не оставляют. Кто же они, черт побери? Есть у меня одна догадка, но она настолько безумна, что невольно бросает в дрожь.
На улице, возле Надиного дома, толпился народ. Суетились пожарные. Знакомая мне бабка голосила во весь голос, поминала несчастную сгоревшую Надю и Семку-сироту.
Я шел параллельной улицей, все видел сквозь частокол забора, все слышал. Позже бабка вспомнит, как утром заходил странный приезжий в темных очках, расскажет об этом всем соседям и опишет мой портрет в
Полчаса назад я думал, что мое положение – хуже некуда. Я ошибался. Смерть Нади вывела из строя последние целые предохранители в схеме терминатора. Я знаю, что не могу сейчас позволить себе угрызения совести и прочие человеческие чувства, но ничего не могу с собой поделать. Мне хочется плакать, и одновременно бешеная, яростная злоба туманит сознание.
Инстинктивно, шестым чувством, ощущаю чей-то внимательный взгляд. Логично действуют, сволочи. Расставили вокруг места пожара наблюдателей, вот один меня и засек.
Иду как ни в чем не бывало, а внутри все дрожит. Давно мне не было так худо. Кажется, начинаю терять над собой контроль.
Ага! Прекрасно – сзади пристроился «хвост». Боюсь оглядываться, могу спугнуть ненароком.
Крики пожарных, гомон любопытных, плач и ругань, все остается позади. Кругом никого. Горящий дом, словно магнит, собрал вокруг себя весь окрестный народ. По пустынной улице идем лишь мы двое – я и тот, кто за мной шпионит.
Как он меня узнал? Очень просто: мою внешность описал человек с похабным кровоточащим словом на лбу. Учитывая, что с момента нашего прощания в гостиничном номере прошло до смешного мало времени, должен признать, система связи у НИХ отлажена на зависть четко.
Утренний трюк со следившим за мной мальчиком второй раз не пройдет. Не получится просто свернуть за угол и дождаться соглядатая. Если меня узнали, значит, знают и то, что я опасен. Единственное, в чем я уверен, – ОНИ даже не подозревают, НАСКОЛЬКО Я ОПАСЕН.
Когда-то меня прозвали Бультерьером, а бультерьеры, как известно, не кусают, бультерьеры откусывают. И горе тому, кто попадется на пути разъяренного бультерьера.
Осторожно оглядываюсь по сторонам. Задействую, помимо зрения, все доступные мне органы чувств, их у меня немного больше, чем у обычного человека. Ничего не изменилось, как и минуту назад, лишь мы двое, я – дичь и он – охотник, месим ногами придорожную пыль.
Делаю несколько глубоких вдохов, насыщаю легкие кислородом, напрягаю мускулы, сжимаю их, спрессовываю, будто резиновые жгуты, концентрируюсь на точке дань-тянь…
Все. Я готов. Пора!
Резко поворачиваюсь лицом к преследователю, нас с ним разделяет расстояние не менее сорока метров. Взрываюсь, расслабляю мышцы, всем телом устремляюсь вперед, навстречу идущему за мной человеку…
Дедушка учил меня бегу долго и тщательно. Подростком я ежедневно преодолевал обязательную многокилометровую марафонскую дистанцию. Бегал и налегке, и с грузом, и по открытой, и по пересеченной местности.
Искусству тайхэн-дзютцу – перемещению в пространстве – дед уделял особое внимание, считал,
Марафон я освоил довольно быстро. Сейчас уже и не помню первые годы тренировок, что неудивительно: я был тогда слишком мал, и в памяти остались больше переживания и ассоциации, чем конкретные события.
А вот спринтерские дистанции мне всегда давались с трудом. Лишь к пятнадцати годам я научился пробегать стометровку с дедовской фетровой шляпой на груди, удерживаемой лишь потоком встречного воздуха.
Проклятая широкополая шляпа много лет подряд никак не хотела до конца дистанции покорно лежать на детском худощавом теле, все время падала под ноги, иногда за несколько шагов до финиша. Как мне хотелось придержать шляпу рукой! И как за это сердился на меня дед! Обзывал меня никчемным, никудышным учеником, наказывал, увеличивал нагрузки, и все равно шляпа падала в пыль, и следом за ней падал в изнеможении я.
Зато как я был горд, когда в день своего пятнадцатилетия пробежал сто метров (и даже чуть больше) так, что встречный поток воздуха весь этот, казавшийся мне бесконечным, путь удерживал злополучную шляпу точно посередине грудной клетки. Помню, как попутный ветер-предатель свистит в ушах, а я бегу, бегу на одном дыхании, и глаза режет от скорости, дух захватывает…
Сейчас я, конечно, так бегать уже не умею. Постарел, погрузнел, раздался в плечах. Однако если бы в молодости я не освоил искусство спринтерского бега, то к своим сорока с гаком вообще бы забыл, что означает бежать быстро…
Те сорок метров, что разделяли меня и соглядатая, я преодолел быстро. По-настоящему быстро! Дед мог бы мною гордиться, будь он жив и наблюдай он мой рывок.
На этот раз за мной шпионил ухе не мальчик. Шпиону больше тридцати. Он широк в плечах и хорошо развит. У него черные вьющиеся волосы, большие красивые глаза и массивная нижняя челюсть.
Я не ошибся. Это не случайный прохожий, маршрут которого ненароком совпал с моим путем следования.
Я бежал быстро, но он успел занять оборонительную стойку. Выставленная чуть вперед нота расслаблена, локти прижаты к телу. Сжатая в кулак правая рука возле солнечного сплетения. Открытая ладонь готова блокировать мой удар. В глазах пустота, на губах ухмылка. Уверен в себе, сволочь!
Вихрем налетаю на черноволосого бойца. Предплечьем сбиваю его «выстреливший» в меня правый кулак, локтем бью в массивную челюсть, коленом во впалый живот. Сбиваю его с ног, падаю сверху, тараню лбом переносицу, ломаю кулаком ребра. После такой атаки не живут…
Я понимаю, что сделал глупость, дал волю эмоциям и еще больше усложнил свое и без того сложное положение. Труп моей жертвы найдут очень скоро. Обязательно отыщется и свидетель, который запомнил прогуливающегося недалеко от места пожара длинноволосого блондина в черных очках.