Час джентльменов

Уинслоу Дон

— Ага.

Нерберн задумался.

— Ладно, Бун. Выдам вам пропуск, но только на один час. Не больше.

— Я бы не хотел, чтобы у вас из-за меня были какие-нибудь неприятности.

— Со своими неприятностями я разберусь сам, — улыбнулся охранник.

— Понял.

Нерберн написал что-то на бумажке и передал ее Буну.

— Оружия, я так понимаю, у вас с собой нет?

— Нет, — ответил Бун. — Слушайте, а Кен у вас здесь ведь не учится, верно?

Нерберн покачал головой.

— Я бы мог его сюда пристроить — тут действует программа для детей постоянных сотрудников, —

но не стал.

— Можно узнать почему? — полюбопытствовал Бун.

— Не хочу, чтобы мой сын считал себя кем-то, кем он не является.

— Ясно.

Вот так, мою унизительную теорию о преданных, как псы, охранниках можно спокойно спустить в унитаз, думал Бун, поднимая стекло машины.

Он поехал по узкой извилистой дороге мимо розовых оштукатуренных зданий и ярко-зеленых полей для игры в футбол, бейсбол и лакросс. [30] На последнем как раз играли ребята, и Бун с трудом удержался от соблазна остановить машину и последить за игрой. Но его ждала работа.

30

Лакросс— игра в мяч индейского происхождения.

Припарковавшись на стоянке под знаком «Для посетителей», он прошел к зданию администрации.

Глава 33

Директор школы расплылась в улыбке, увидев своего посетителя.

Правда, имя Кори Блезингейма быстро эту улыбку погасило.

— Проходите в кабинет, — предложила доктор Хэнкок, высокая седая женщина с короткой стрижкой. Пиджак цвета хаки дополняла такая же юбка и белоснежная блузка с круглым воротником.

Бун прошел за директрисой в кабинет и уселся в предложенное ему кресло.

На стенах красовались многочисленные дипломы и сертификаты.

Из Гарварда, Принстона, Оксфорда.

— Чем я могу вам помочь, мистер Дэниелс? — осведомилась директриса. Никаких сантиментов, сразу к делу.

— Честно говоря, я просто пытаюсь понять, что он за человек.

— Зачем? — удивилась Хэнкок. — Как это может помочь ему в суде?

Резонно, подумал Бун.

— Потому что пока не узнаешь что-нибудь, остаешься в полном неведении, и пока информацию не получишь, не поймешь, нужна она тебе или нет.

— Например?

— Например, часто ли Кори дрался в школе? Обвинитель обязательно задаст этот вопрос, и хорошо бы нам знать на него ответ. Любили ли его в школе или нет? Может, обижали? Были ли у него друзья? Или девушка? Или он, напротив, был одиночкой и ни с кем не общался? Хорошо ли он учился, какие у него были отметки, почему он, например, не пошел учиться в колледж?

— Девяносто семь процентов наших учеников отправляются в учреждения с четырехлетней программой обучения, — произнесла директриса.

Бун с трудом удержался, чтобы не заметить, что Кори тоже отправился в учреждение, и, скорее всего, не на четыре, а на все двадцать четыре года. Но директриса почувствовала его настроение.

— А вы с гонором, мистер Дэниелс, — заметила она.

— Неправда, — возразил Бун.

— Правда-правда, — кивнула Хэнкок. — Вы этого,

может, и не замечаете — хотя я подозреваю, что вы прекрасно об этом осведомлены, — но, позвольте сказать, все-таки вы с гонором. Вы смотрите на наших детей сверху вниз.

— С моей позиции это нелегко было бы сделать, доктор Хэнкок, — улыбнулся Бун.

— Я об этом и говорю, — продолжила директриса. — Вы обычный сноб, только наоборот. Считаете, что у детей в школе вроде нашей не может быть никаких проблем, ведь у них есть деньги. А если у них и есть проблемы, так это оттого, что они испорченные слабаки. Ну, скажете, я не права?

Чертовски права, подумал Бун. И почему каждая женщина, с которой я оказываюсь в последнее время за столом, так и норовит использовать меня как доску для игры в дартс, попадая исключительно в яблочко?

— Вы совершенно правы, доктор Хэнкок. Но я пришел сюда говорить не о себе, а о Кори Блезингейме.

— Можете называть меня Ли, — предложила директриса и, откинувшись на спинку кресла, взглянула в окно, за которым на бесконечных зеленых полях школьницы играли в футбол. — Боюсь, я не смогу помочь вам понять Кори. К сожалению, я и сама очень плохо его знала. Для меня он профессиональная неудача — именно потому, что я так и не смогла в нем толком разобраться.

Она рассказала Буну, что понять Кори было так же трудно, как ухватить кусок мягкого желе. Конечно, к его возрасту у подростков характер еще не сформирован, но Кори был особенно аморфным. Он старался не выделяться, отлично умел выискивать дырки в заборе и убегать с уроков. Учился ни шатко ни валко — одни тройки, никаких пятерок или двоек, что привлекли бы к нему внимание учителей. Он никогда не участвовал в общественной жизни учеников, не состоял ни в каких клубах, не принадлежал ни к каким группировкам. Но не был и типичным одиночкой — например, за обедом всегда сидел с какой-нибудь компанией и живо участвовал в разговоре.

Нет, его не обижали, не задирали и конечно же не унижали.

Девушки? На танцы он ходил с какими-то девочками, но постоянной подружки у него не было. Но он никогда не претендовал на звание «короля» школы, не был ловеласом или кем-нибудь еще.

На втором году учебы он играл в бейсбол.

— Вы сейчас думаете: и почему она больше ничего о нем не знает, верно? — спросила Ли. — Думаете, думаете, даже не отрицайте. Я это вижу, потому что сама спрашивала себя уже тысячу раз, почему же я его так плохо знала. Как ни горько это признавать, я его просто не замечала. Он был такой серенький, такой неприметный. Я частенько лежу по ночам без сна и пытаюсь убедить себя, что мое невнимание не испортило его, что это не я виновата в том, что он убил человека. Вы и представить себе не можете…

Директриса умолкла и посмотрела в окно.

— Вы не виноваты, — сказал Бун. Он хотел как-нибудь отвлечь ее от грустных мыслей, но по собственному опыту знал, что с такого крючка человек может снять себя только сам.

Бун уже стоял на парковке, когда к нему подошел какой-то парень.

— Это вы сейчас у директрисы спрашивали про Кори Блезингейма? — спросил парень — довольно молодой, лет двадцати пяти, типичный новенький учитель, который все еще в восторге от своей работы.