Час героев
Шрифт:
– Сэр, господин директор при мне...
– О, я верю, верю. Старик при тебе запечатал конверт и сказал – иди, сынок, доставь письмо Гарсии [80] . Примерно ведь так?
Уильямс ощетинился.
– Сэр, полагаю неуместным такие...
– Сынок, пока что я здесь спецпредставитель директора Национальной разведки, – беззлобно осадил его Теннисон, – и это мой кабинет. Поэтому позволь мне решать, что здесь уместно, а что нет. Вот это, по-твоему, что такое?
80
Это понятно только американцам. Во время американо-испанской войны за Кубу американцам потребовалось срочно доставить письмо мятежному генералу Гарсии, скрывающемуся где-то в джунглях, –
Спецпредставитель указал на стандартное канцелярское корыто, полное бумаг.
– Позволю предположить, что это корзина, полная неразобранных входящих бумаг, сэр, – предположил Уильямс.
Теннисон улыбнулся.
– Верно. Мы здесь пока во многом работаем, как пятьдесят лет назад, нормальной компьютерной сети по всему городу нет как нет, только локальные у нас по зданиям. Вот это вот – мне все поступило из национальной полиции и разведки RAMA, которая сидит не в Кабуле, и это очень неудобно. Это корзина, полная дерьма, поэтому я берусь за нее нечасто. Знаешь, как это делается? Я живу в каком-нибудь затраханном кишлаке, а рядом со мной живет ублюдок, дедушка которого оскорбил моего дедушку – и это не есть хорошо. Тогда я прихожу в полицейский участок и говорю: а знаете, у моего соседа дома скрываются боевики, а сам он поддерживает талибов и прячет дома фугас, чтобы поставить его на дороге. Мы приезжаем, выбиваем дверь и... наживаем еще одну враждебно настроенную к нам семью афганцев. И это в лучшем случае. В худшем либо начинается перестрелка, а потом, как по заказу, сбегаются репортеры, чтобы заснять очередные зверства американской военщины, либо мы вышибаем дверь, и тут все взрывается, и еще несколько хороших парней летят на родину в гробах. Вот как все это делается, и корзина эта полна всякого дерьма, которое я большей частью мельком просмотрю и выкину. Так и тут. В приказе содержится цель, но нет информации о цели. В нем нет ничего достовернее того, что находится в этой корзине. Все это – мы поставляем в Вашингтон в виде разведсводки. Я не вижу здесь и следа того, чтобы кто-то плотно потрудился, подготовил операцию...
Глядя на все это, Марк Уильямс не мог поверить своим глазам. Для него неразобранная корзина входящих была чем-то вроде смертного греха – по крайней мере, не сильно отличалась по тяжести последствий. Вот теперь понятно, почему до сих пор руководитель Талибана мулла Мухаммед Омар находится на свободе! Потому что никто здесь даже не утруждает себя работой с информацией, которая поступает – она просто ссыпается в мусорную корзину. Да, мистер Микулич был прав – бардак, каленым железом тут все выжигать надо...
...просчитал варианты. Я не вижу здесь главного – шанса. Понимаешь, шанса! Хочешь, скажу – как делаются дела?
– Хотел бы послушать, сэр.
– Расскажу. У каждого крупного боевика, тем более у того, кого вы намереваетесь грохнуть – есть убежища. Очень надежные убежища, что по ту сторону границы, что по эту. Чаще всего – это убежища у дальних родственников или членов рода, в крайнем случае, племени. Здесь совершенно другие понятия о родстве, парень. Это у нас родители живут для себя, а дети сдают родителей в дом престарелых, здесь никто и никогда не сделает такое. Все живут в одном доме, семьи живут в одном кишлаке, держатся друг за друга. Пришлые боевики, люди из Аль-Каиды либо берут жен из местных, чтобы породниться, либо не суются сюда, на эту сторону границы, на длительное время. Джихад здесь для многих значит очень мало, кто бы что ни говорил, – и того, кто ведет джихад – предадут за понюх табаку. Но здесь никогда не предадут родственника. Мы это знаем. И они это знают. Пуштун пуштуну брат, если кто-то предаст и об этом узнают – это будет позором не только для него, но и для всех его родственников. Вот почему – в моей корзине для входящих всегда омерзительно воняет дерьмом. Но если ты терпелив и умеешь работать, парень, – их можно перехитрить.
Так и тут. Ты должен не искать, где находится тот или иной террорист – если и найдешь, то случайно, – а придумать что-то такое, чтобы заставить его прийти туда, куда нужно тебе. И если он поверит тебе и придет – тут у тебя будет игра на твоих правилах, а не на его. Возможно, ты эту игру и выиграешь.
Уильямсу пришлось приложить усилие, чтобы переварить все это.
– Как бы то ни было, сэр, это приказ директора. Мы должны его исполнять. И кроме того – мне бы хотелось поговорить о группе «Ромео».
– Ты еще произносил эти слова кому-нибудь? – резко перебил спецпредставитель.
– Какие именно?
– Группа «Ромео».
– Нет, никому, сэр.
– И не произноси. Группы «Ромео» не существует. Ее нет в природе. Нет, и никогда не было. Если у вас в Вашингтоне идут разговоры про группу «Ромео» – значит, дело неладно. Пошли, распишемся в журнале за секретные документы, и я заселю тебя в гостиницу. Резкая смена часовых поясов и местный климат – не лучшее сочетание...
Избавившись от «умного подонка», как называл таких людей Теннисон, путем заселения означенного подонка в гостиницу «Кабул», в номер, который прослушивался – спецпредставитель директора НРС немедленно поехал в другое место. Когда-то в этом здании, когда здесь были коммунисты – был районный комитет партии, потом, когда сюда пришли исламисты – здесь был районный исламский комитет, а потом, когда пришли талибы – здесь был срач. Талибы жили как звери, они могли испражняться в пустых комнатах дома, который заняли, простреливать и проламывать стены; уходя, они взяли из Кабула все, что только можно было унести с собой. Потом, когда пришли американцы – они убрали здесь срач и приспособили здание для допросов и содержания тех, кто причастен к террористической активности, но кого нельзя убить. Здесь было хорошее энергоснабжение, магистральное, а не от дизеля – и поэтому американцы оборудовали здесь и пыточную, самую крупную в Кабуле, если не считать пыточных, принадлежащих афганским органам власти. Пытали в основном водой, редко током, чтобы не оставлять следов.
Спецпредставителя здесь хорошо знали, но все же проверили документы. Охрана осталась снаружи, он же прошел тамбур, пошел по коридору первого этажа, застеленному линолеумом, – его почему-то не помыли сегодня, и остались следы. Заведение было устроено так: в оборудованном уже при ЦРУ обширном двухэтажном подвале содержали арестованных, на первом этаже пытали и до-прашивали, на втором этаже работали следователи. Допросных было много, и сейчас, на четырнадцатый год войны, их откровенно не хватало.
Теннисон подошел к дежурному – его пост был оборудован там, где раньше был парадный вход, а вход в этом здании ныне был там, где раньше был запасной вход. По левую руку от поста дежурного была караулка, где сидел усиленный наряд охраны и отдыхали конвоиры из бодрствующей смены. На службу сюда направляли тех, кто в чем-либо провинился – но были и такие, кто вызывался добровольно, потому что им нравилось смотреть, как людей пытают и иногда ликвидируют. Сейчас в караулке громко ржали, а за столом дежурного сидел молодой мексиканец с модной бородкой готи и в американской военной форме, он жевал жвачку и читал комикс.
– Сэр?
– Заключенный три-шесть-семь, – сухо сказал Теннисон, – какая из допросных свободна?
Мексиканец сверился с журналом.
– Могу предложить пятую и тринадцатую, сэр. Пока свободны.
– Пятую.
Спецпредставитель был немного суеверен.
– Хорошо, сэр. Ваше удостоверение.
Задержанные, которые сидели здесь, числились за спецпредставителем Теннисоном, они сидели в отдельном крыле и находились под отдельной охраной. Иногда их вывозили – якобы на следственные действия, иногда даже на несколько суток. Но обычно они сидели здесь – если не находились на задании.