Час гончей
Шрифт:
— Ты же говорил, — перестав частить, всхлипнула она, — что тут безопасно…
— Умница, — продолжая держать Улю одной рукой, другой я обнял ведьмочку и прижал к себе. — Все правильно сделала.
Она снова всхлипнула и уткнулась в мое плечо. В гостиной внезапно послышались шаги, и в кабинет вбежала встревоженная Дарья.
— Вызывай отряд зачистки, — я перехватил ее взгляд, — пусть приберут…
Ночь за окном казалась совсем черной, и спокойной ее было сложно назвать. Из гостиной внизу доносился шум: возня, шаги и голоса. Не теряя времени, Дарья позвонила в Синод, и «Валькирии», приехавшие
Я повернул голову. Уля не спала — просто молча лежала рядом, прижимаясь ко мне и задумчиво глядя в потолок. Она больше не дрожала, однако в глубине серых глаз застыл страх, которого я там уже очень давно не видел — будто ее самый жуткий кошмар случился наяву. И мы оба отлично понимали, что ее жизнь была бы проще, останься она в «Родном поле» — и еще проще, вообще не свяжись со мной.
— Я пойму, — тихо сказал я, — если захочешь уехать. Вернуться к отцу. Там безопаснее.
Ее взгляд мгновенно оказался на мне.
— Ты же знаешь, — так же тихо отозвалась она, — я не могу без тебя.
А то я могу. Без тебя. Без всех вас. Я еще крепче ее обнял, и она еще теснее прильнула ко мне.
— Я просто подумала, что все как тогда… Понимаешь?
Конечно, я прекрасно понимал — потому что знал про это тогда. Именно тогда мы впервые и увидели друг друга. Сколько мне было? Лет шесть. Отец взял меня с собой в «Родное поле» в рабочую поездку — мол, смотри и учись. Хотел, чтобы я привык. К чему? К смерти, видимо.
Я помню небольшой, но довольно милый домик — с уютной мебелью, яркими вручную расшитыми занавесками, цветами в кадках и тремя большими кровавыми пятнами на полу, вокруг которых были мелом обведены человеческие контуры. Сами тела уже забрали — отца вызвали лишь посмотреть на улики. А без колдуна там явно не обошлось, в воздухе словно тянуло Темнотой, которая, став чьим-то оружием, буквально разорвала людей на части — пожилую пару, жившую здесь, и их дочь, приехавшую на выходные к родителям. В живых осталась только ее маленькая девочка. И именно ее огромные напуганные серые глаза мне тогда запомнились больше всего.
Ничего толком малышка объяснить не могла. Стук в дверь, дед, который занервничал, начавшая суетиться бабушка, спрятавшая ее в шкафу мать — а затем топот ног, крики и одинокие шаги в повисшей зловещей тишине. Дверца шкафа со скрипом отворилась, и высокий мужчина в длинном темном балахоне заглянул внутрь. Непроницаемо черные глаза уставились на нее, и как будто густой туман повалил ей навстречу. Уля была точно уверена, что тот колдун видел ее, но он неожиданно закрыл дверцу и ушел, не причинив ей вреда.
Виновника тогда так и не нашли, и для всех осталось загадкой, зачем такой явно мощный колдун напал на дом пожилой супружеской четы, простолюдинов среднего достатка. Ничего, кроме трех жизней, в тот вечер он не унес. Почему же не забрал и четвертую?
Помню, как
Рядом раздалось сопение — Уля тоже наконец заснула.
«Спишь?» — мысленно спросил я.
«Нет,» — отозвался из кресла Глеб и открыл глаза.
Осторожно, стараясь не разбудить девушек, я поднялся. Мы с другом тихо вышли из комнаты и притворили дверь.
Из гостиной внизу по-прежнему доносились возня и голоса. «Валькирии» в защитных комбинезонах отскребали собачьи туши с пола — в буквальном смысле: останки аномалий растеклись липкими черными лужами, которые, как жвачка, цеплялись за подошвы. А вот сколопендра, помнится, держала форму. Это означало, что псины сильнее связаны с душой того, кто их отправил — они порождения души этого ублюдка, кем бы он ни был. И питаются не только скверной, но и его эмоциями — могу только представить, что там за дерьмо.
— Это почерк Гончей, — изрек один из членов отряда, растирая вязкую черную кляксу между пальцев, — вне всяких сомнений.
— Ну все, если Гончая выбрал своей целью мессира, — отозвался его коллега, — то он уже не жилец… Жалко, он мне даже понравился…
— Да ладно, не нагнетай, — отмахнулся первый. — Может, обойдется. Волкодава же Гончая боялся.
— Но мессир же не Волкодав…
Гончая? В памяти услужливо всплыл снимок бывшего состава Ночных охотников, который показывал Садомир. Гончая… Тот юродивый в маске, что ли? У меня даже руки зачесались — так захотелось эту маску содрать, а потом вдогонку разворотить его кишки и вытащить наружу и так же раскидать, как его твари были раскиданы здесь, чтобы посмотреть, что вообще может быть внутри у ублюдка, напавшего на беззащитных девушек.
— Гончая, значит? — я спустился к сотрудникам Синода. — И почему я не жилец?
— Мессир, мы… — оба растерялись, сообразив, что я слышал, как они словесно меня хоронили.
Рядом вдруг резко пронеслась пятипалая тень. Потрепанный Харон, еще мгновение назад маячивший в разбитом окне, влетел на скорости в гостиную, пересек ее и шлепнулся в стену, отпечатавшись в ней испуганной ладошкой — сразу за моей спиной, будто прячась там. Следом в дверь раздался четкий, размеренный стук. Члены отряда зачистки многозначительно переглянулись. Дарья же, помрачнев, опередив всех, быстрым шагом направилась ко входной двери, распахнула ее и тут же с треском захлопнула обратно.
— Кто его позвал? — развернувшись, процедила она. — Кто угодно, только не он…
Только не он… Я перевел глаза с сердитой мадам на робко застывшего в тени Харона — представление было исчерпывающим. Мы с Глебом молча переглянулись. Подойдя, он подвинул Дарью, я же открыл дверь.
— Здравствуйте! — позитивно заявил с порога незнакомец в черном кожаном плаще.
Тот самый, который помог митингующим у фонтана выскочить на площадь с плакатами. Довольно молодой мужчина — максимум лет тридцати. Его глаза прятали узкие солнечные очки с черными стеклами — хотя время перевалило за полночь, и солнца не было и подавно. Словно на контрасте со всей этой чернотой, шли светлые чуть всклокоченные волосы.