Час льва
Шрифт:
Калум поднял брови.
— Она угрожала тебе?
— Хуже. Она плакала.
— Ааа. — Калум вздохнул. — Она могла бы с такой же легкостью вырезать твое сердце ножом — было бы не так больно.
Уэллс кивнул, глядя на дальнюю стену.
— Я никогда в своей жизни не нарушал данное мной слово, и не собираюсь начинать. Твоим людям нечего бояться меня.
— Или кого-либо еще? — спросил Калум.
— На данный момент нет какой-либо необходимости или какой-то информации о вас, которую я могу передать. — Уэллс передернул плечами. — Как долго это может
— Хорошо, — сказал Алек.
— У меня остался еще один вопрос, — сухо сказал Калум. — Ты случайно не знаешь, где мы можем найти нашу спутницу жизни?
— Нет. Я не знаю. — Лицо Уэллса стало мрачным. — Я тоже не смог ее найти.
Глава 28
Лапы несли Викторию на юг, и она согласились с пунктом назначения. Она не могла с точностью сказать, как долго пробыла в лесу. Первая неделя или около того прошла, словно в тумане. Каждый раз, когда она оборачивалась в человека, боль в душе возвращалась, и девушка, опустившись на колени, плакала как брошенный ребенок.
Но боль постепенно притуплялась, и теперь Вик, превратившись в человека в дневное время, сидела на солнце и думала. День за днем она пыталась сделать выбор.
У нее была настоящая тактическая проблема — как удержать даонаинов от ее убийства, — которая не могла быть решена, пока девушка не ответит на более сложный вопрос: «вернуться назад или нет?»
О, тяжелое решение. Она была чертовски храбрым солдатом.
Расстрелять или даже убить ее? — Нет проблем.
Вступить в перестрелку? — Пожалуйста.
Но рискнуть ее сердцем? — Да пошло оно на хрен.
Поговорим о кошке-трусихе. Она даже не дождалась начала битвы как настоящий трус. Черт, она убежала при первом же артиллерийском обстреле. Но, как известно, солдаты, покинувшие поле битвы, а затем взявшие себя в руки, мужественно возвращались в бой. Сможет ли она?
Самый безопасный выбор — держаться подальше. Жить как изгой, скрываясь в лесах, или вернуться в человеческий мир и прятать свою животную половину. Она справится. Уэллс поможет, даже отправит ее в далекую страну при необходимости. Она жила под прикрытием много лет. Ничего нового.
Или она может вернуться. Но это намного, намного страшнее. Физический риск — она может умереть, а что еще хуже Алек или Калум станут теми, кто убьет ее. Да, ужасный конец. Но смерть была не в новинку. Что по-настоящему напугало Вик, так это мысль о борьбе за жизнь — за любовь, — что она хотела. Обнажить душу для эмоциональной боли. Потому что, — она тяжело вздохнула, — эти двое могли причинить ей боль гораздо хуже смерти.
Если бы в том ресторане был кто-то кроме Калума и Алека, она убежала бы, когда Уэллс выставил ее предательницей? Конечно, нет.
Если бы ее любовники не отнеслись к ней так же, как к Видалю, она бы сдалась так легко? Или она велела бы Уэллсу уходить, а сама осталась, чтобы сразиться?
С кем-то другим она выбила бы всё дерьмо из них, если бы они судили ее, не дав возможности говорить. Неважно, насколько
Почему?
Потому что она не верила, что заслуживает их любви. Или жизнь, которую они хотели дать ей. Ее глупое подсознание решило, что никто не может действительно любить ее настолько, чтобы выслушать и решить все проблемы. Ведь они должны знать, насколько она недостойна, насколько испорчена.
Ее подсознанию нужно было надрать задницу.
Но потребовалось время, чтобы осознать весь идиотизм ее поведения и признать, что Алек и Калум действительно ее любили. Мужчины не притворялись. Они хорошо ее узнали. Может быть, не ее прошлое, но определенно ее личность, недостатки и всё такое. Они любили ее так же, как и она их.
И она хотела всё вернуть назад. Поэтому она направилась на юг.
В лучшем случае ее мужчины позволят ей объясниться. Они поймут — и, возможно, даже извинятся за поспешные выводы — и заберут ее домой. Она бы любила их, Джейми и… у девушки сжалось в груди… и, возможно, когда-нибудь у них будет ребенок. Или помет.
В худшем случае она умрет.
Виктория придумала план: она притащится в центр Колд Крик, устроит зрелище — учитывая, что у нее нет одежды, это должно быть нетрудно — и потребует разговор с Калумом и Алеком. Они не смогут убить голую женщину перед городом, на глазах у целой толпы, среди которой будут и люди.
И она стояла бы там и — спокойно — рассказывала бы всё. Что она сделала и не сделала, как она не знала, что делать, о том, как Уэллс дал свое слово и что она убьет его лично, если он его нарушит. Не то чтобы ее шеф мог его нарушить, но они же не знают об этом. Она пообещает родить для них миллион детей, если они этого захотят. Она будет молить о прощении.
Если они будут справедливы — поскольку они мужчины, то справедливость не всегда является гарантированной, — они признают, что совершили ошибку. Она зарычала, пробираясь через лес.
Да, они могли дать ей шанс объясниться и вместе решить проблему с Уэллсом. Но не-е-ет, нужно было сделать поспешные выводы. Конечно, попала в их ахиллесову пяту — скрывать их существование от правительства, — но всё же.
Так что остается двигаться прямо в зону обстрела, сделать себя мишенью и надеяться на лучшее. Один большой «приглашение к катастрофе» план. Но эй, даже у Уэллса могли бы возникнуть проблемы с выходом из этого беспорядка.
Кошка перепрыгнула через упавшее бревно, почуяла запах кролика и остановилась, но затем продолжила свой путь. Она приближалась, она это знала. Прошлой ночью у нее возникло чувство, что она дома, словно ей было холодно, и кто-то обернул вокруг нее теплое одеяло. Каждое прикосновение ее лап к земле повторяло это. Дом, дом, дом.
Эти штучки оборотней, конечно, странная вещь.
Кошка подняла морду, вдохнула запах раннего утра. Здесь даже пахло правильными горами, и эта мысль заставила рвануть вперед, ее темп увеличился и…