Час оборотня (сборник)
Шрифт:
— Осенний подарок галерным.
— …И лишь звезда, моя звезда, упала с неба и погасла… Сегодня осчастливлю жену. Возвращусь домой не среди ночи… Ах, звезды-звезды, вечно вам сиять…
Между собой они называли друг друга галерными. В шутке этой содержалась крохотная доля правды. Как известно, галерными когда-то были рабы, ну а они, как говорится, если и носят вериги, то по зову сердца. Можно бы и избавиться от них, но никто не торопится это делать, пока не испытает себя до конца. Светя другим, сгораешь сам. Однако всегда кажется, что сам сгоришь не так скоро. Бессонные ночи, суматошные дни,
Осень. Ласковое солнышко. Операция прошла удачно. И незачем так рано возвращаться домой. Нужно воспользоваться возможностью понаслаждаться ароматами осеннего дня.
— Возьмем машину?
— Торопишься? — спросил Антон.
— Нет. Но в такой день просто грешно терять время. Просто не верится, насколько великолепна погода. Приедешь домой, а окна залиты солнцем. Заберу дочурку из садика. Томка сейчас такая потешная. Такой возраст, что и не рассердишься… А там и жена придет… Ах, звезды-звезды, вечно вам сиять…
Шагал Степанюк (был он кряжистым здоровяком) неуклюже, как казалось со стороны. Но Антон едва успевал за ним.
— Ну, берем машину? Или я вызову одноместную?
Вместо ответа Сухов остановился у ближайшего пульта магистрального селектора и нажал зеленую клавишу.
— …и одарять кого-то счастьем… — напевал Степанюк.
Машина остановилась возле них минуты через три. Открылась дверца голубого геликомобиля. Митрофан пропустил Антона:
— Садись, тебе дальше ехать, а я в центре сойду.
— Торопитесь? — спросила машина.
— Нет, но и терять время… Прекрасный день сегодня выдался, не правда ли?
— Для меня все дни одинаковы, — ответил геликомобиль. — Плохо только, когда пассажиров нет. Куда едем?
Они назвали адреса, и машина тронулась с места.
— Мы с тобой завтра не вместе работаем?
— Мог бы не напоминать про завтра, — раздраженно, но с улыбкой сказал Степанюк. — Завтра у меня Гирзанич оперирует…
Антон Сухов заговорил про операции и сам удивился, что думает о них.
За окнами машины пролетали дома, деревья, фигуры прохожих… Женщину с ребенком Антон заметил издалека. Почему-то припомнились ему маленький Витасик и Вероника… Как они все тогда были счастливы! Радовались каждому пустяку, как дети. Но почему, как все улетучилось? Исчезло сразу. Случались и раньше размолвки с Вероникой, даже ссоры, но Антон ни на мгновение не сомневался, что все это даже не временные осложнения, а просто смешные недоразумения. Прежде он не представлял себе жизни без Вероники. И в ее глазах тоже видел отражение настоящей любви. Теперь же начал думать, что все это ему когда-то лишь казалось. Но ведь ничто не исчезает бесследно. Какой-то шутник утверждал: если в душе поселилась ненависть, значит, были когда-то и зерна любви. Но сейчас даже ненависти в душе
— Остановимся… — неожиданно для самого себя приказал Сухов геликомобилю. — Подвезем эту женщину… Место в салоне есть…
Степанюк недовольно пробурчал:
— Она никуда не собирается ехать. Я тебя понимаю, красивая женщина, но напрасно ты рыцарствуешь. Она просто гуляет с ребенком.
— Ты видишь, поблизости нет пульта магистрального селектора. А у нее ребенок…
Сухов обратил внимание на то, как неуверенно женщина держала ребенка на руках. Что-то необычное чувствовалось в ее фигуре. Стройная, белокурая, в легком зеленоватом плаще, сама словно из цветного воздуха сотканная, женщина была спокойна, но в то же время ощущались ее напряжение, волнение.
Машина остановилась метрах в десяти от нее. Сухов выглянул из салона и крикнул:
— Вас подвезти?
Женщина стояла неподвижно, будто не слышала. Потом медленно обернулась, вопросительно посмотрела на Сухова, как-то настороженно и боязливо, но сразу ответила громко:
— Да, безусловно. Большое спасибо, — приветливо улыбнулась (именно приветливо, но не благодарно, отметил мысленно Антон) и уверенно направилась к машине.
Ребенок почему-то вдруг расплакался. Голос у него оказался неприятный, дребезжащий. Сухов подвинулся, и женщина села рядом.
— Тихо, Серафимчик! Тихо. Замолчи!
Пола ее плаща легла на колено Антона, а длинный золотистый локон, упав на плечо, щекотал щеку.
Геликомобиль тронулся и набрал скорость.
— Куда вам ехать? — спросила машина.
Женщина окинула взглядом все вокруг, странно улыбнулась:
— Мне с вами по пути, — сказала уверенно, будто знала, куда едут Антон с Митрофаном. — Ну-ну, тихо, Серафимчик! Что это с тобой?!
А мальчишка никак не унимался. Сквозь плач он старался что-то говорить, но невозможно было понять ни слова. Он вытирал кулачком слезы. Сам полненький, розовощекий, в голубом комбинезончике.
— Так куда вам ехать? — снова спросил геликомобиль.
— Я скажу, где остановиться, — уклончиво ответила женщина.
А малец на руках у нее орал — в ушах звенело. Антон и Митрофан иронически переглянулись.
— Ах, звезды-звезды, вечно вам сиять…
— Как тебя звать, мальчик? — спросил Сухов, перекрывая капризный рев малыша. — Ты умеешь уже говорить? — И он взглянул на маму.
Красивая. Антон даже глаза отвел.
— Меня зовут Серафимом, — совсем спокойно произнес мальчик. — Вы же слышали, как меня называла мама, а спрашиваете… — И заревел с новой силой.
— Сколько ему?
— Два, — как-то неуверенно ответила женщина.
— Такой симпатичный мальчик, а капризный… Ах ты, капризуля… Антон взял мальчика за ушко и слегка подергал, имитируя умиление, хотя Серафим и его противный голос раздражали его. — Я таких привередливых всегда забираю с собой. Видишь, какой у меня большой портфель? Я специально ношу такой, чтобы забирать с собой таких капризных. Слышишь, Серафимчик?
— Слышу?! Да-а ты все равно не заберешь меня! — воскликнул малец и раскричался еще громче.