Час пробил
Шрифт:
Простите, может, я чего-то не так написал в спешке. Разве слова имеют значение в жизни? Можно было вообще не читать письмо, я хотел только, чтобы Вы знали — я понял, что такое любовь. Я совершенно серьезно жду Вас, у меня тут куча пустых банок, и когда Вы прибудете ко мне, чтобы остаться навсегда, мы постреляем с Вами вволю. А пока будьте счастливы по-земному, Харт.
Жду Вас неограниченно долго, жду Вас всегда!»
Элеонора подняла голову. Дэвид Лоу стоял рядом, под глазами — сине-черные мешки, сломленный, опустошенный
— Я привезу девочку завтра? Если сумею оторвать ее от Пита. Он тоже здорово привязался к «похищенной».
, — Не надо, заеду сама.
— Может быть, что-нибудь нужно? Как-то помочь? Или деньги?
— Нет, спасибо.
— Почему?
Элеонора медленно подошла к окну и, не оборачиваясь, проговорила:
— Не люблю трусливых мужиков, извини, тут ничего не поделаешь.
Она не обернулась и когда щелкнул дверной замок. «И Харт, и Джоунс. Все. Точка. Разбитое корыто». Потом раздумчиво направилась к двери, распахнула ее и остановила гулкие шаги на лестнице сухим приказом:
— Дэвид, поднимись!
«Нужно вернуть ему веру», — подумала Элеонора и, оставив дверь открытой, отошла опять к окну.
ЭПИЛОГ
На Внуковском аэродроме шумно. Самолеты садятся и взлетают. Шумно и в зале прибытия. Минут через двадцать после посадки Лихов вылавливает чемоданы с кольцеобразного бесконечного конвейера.
Они берут машину и едут в Москву. Август, а, будто осень, по обе стороны дороги стоят деревья в желтых листьях, кое-где на обочинах уже жгут костры и пахнет гарью уходящего лета.
— Жара все спалила, — недружелюбно бросает шофер.
Машина приближается к развилке, остается справа гостиница «Салют».
— Поедем ко мне?
Наташа кивает. Таксист хмуро уточняет маршрут, которым добраться быстрее всего.
— Можно полистать газету? — Андрей смотрит на впалую щеку неприветливого человека за рулем.
Водитель, не отрывая взгляда от дороги, протягивает свернутую в трубку газету, до того приткнувшуюся на горбе карданного вала между сиденьями.
Шуршат газетные страницы. Лихов наклоняется к Наташе показывает на небольшое сообщение, заверстанное на полосе так, что не заметить его пара пустяков, негромко читает:
«Ни на шаг не продвинулось следствие по делу взрыва железнодорожного вокзала 2 августа 1980 года в Болонье. Более того, следственные органы неожиданно пошли на попятную, приняв решение «за недостаточностью улик» выпустить на свободу террориста Роберто Фурлотти. До недавнего
Машина останавливается у подъезда с некрашеной деревянной дверью. Лихов роется в бумажнике, водитель резким движением сбрасывает счетчик.
Лифт, поскрипывая, поднимается на четвертый этаж. В квартире все покрыто пылью. Наташа растерянно останавливается на пороге, Лихов легонько подталкивает ее.
До позднего вечера они говорят. О чем угодно и ни о чем. В половине двенадцатого она роняет:
— Я пойду.
— Оставайся.
— До завтра? — невольно вырывается у нее.
— Оставайся, пока не надоест. Хочешь навсегда?..
Его пугает что-то в ее вскинутых глазах, и он продолжает сбивчиво:
— Позовем друзей. Я давно их не собирал. Давно мы не устраивали тризны по жертвам Нагасаки — девятого мой день рождения…
Но Наташа, очевидно, услышала только первые слова. Иначе трудно объяснить, почему она шепчет:
— Как я люблю смелых мужиков. — Ее губы еле заметно шевелятся.
А может быть, ему кажется — открыто окно и просто ветер сорвал горсть сухих, умерших листьев и развеял по влажному асфальту. Он улыбается.
Она начинает плакать и плачет все сильнее, истово, как голосили в старых деревнях. Она плачет по тем, на чьи головы высыпались разноцветные листовки со словами «Час пробил»; она плачет по тем, кто пришел на вокзал в Болонье и так никуда и не уехал; она плачет о нем, появившемся на свет в страшный для Нагасаки час; она плачет потому, что ей повезло больше, чем многим в их единственной и до обидного короткой жизни.
Ее душат слезы прощанья с ушедшими навсегда, слезы радости и надежды на хрупкое человеческое счастье, слезы, искупающие все зло земное…
Москва,
2 августа 1980— 9 августа 1981
Заметки
[
<-1
]
Статья «4-Ф» в годы войны — не годен к строевой службе.
[
<-2
]
Ничего подозрительного найдено не было (лат).
[
<-3
]
Нет ничего приятнее бесстыдной книги.