Час расплаты
Шрифт:
– Я бы сделала то же самое, mon beau [4] , – сказала Рейн-Мари. – Но я вам вот что скажу. Если Рут примет мою помощь, то я – с удовольствием.
После завтрака она уселась на диване рядом со старой поэтессой и принялась разбирать содержимое ящика для одеял, а Арман и Анри направились домой.
– Арман! – прокричал Оливье.
Гамаш обернулся и увидел владельца бистро, который стоял в дверях и размахивал чем-то.
Это была папка с досье.
Арман побежал назад, чтобы забрать ее.
4
Мой
– Вы заглядывали внутрь? – спросил он.
Вопрос прозвучал так резко, что Оливье заколебался:
– Non.
Но под пристальным взглядом Гамаша он раскололся:
– Может быть. Ну да, посмотрел. Только ее фотографию. И имя. И немного биографию.
– Merci, – сказал Арман, взял папку и повернул обратно.
По пути домой Арман спрашивал себя, почему он так окрысился на Оливье. На папке было написано «Секретно», но он показывал ее Рейн-Мари, и никаких государственных секретов там не содержалось. А у кого не возникнет искушение заглянуть в папку с надписью «Секретно»?
Если они что-то и знали про Оливье, так это то, что у него нет иммунитета к искушениям.
А еще Гамаш спрашивал себя, почему он оставил папку. Вправду ли он ее забыл?
По ошибке или специально?
Снег вернулся вскоре после полудня, принесенный ветром из-за гор, и принялся крутиться, пойманный в чаше среди холмов. И Три Сосны превратились в снежный шар.
Рейн-Мари позвонила сказать, что ланч она съест в бистро. Клара и Мирна присоединились к раскопкам ящика для одеял, и они проведут здесь целый день – будут есть и читать.
Арману это показалось идеальным, и он решил заняться тем же самым дома.
Он потыкал кочергой в свежее березовое полено, только что положенное в камин в гостиной, и некоторое время наблюдал, как занялась и, потрескивая, начала сворачиваться кора. Потом сел у камина с сэндвичем и книгой, а Анри устроился рядом с ним на диване.
Но взгляд Армана все время возвращался к кабинету, наполненному нетерпеливыми молодыми мужчинами и женщинами. Они смотрели на него и ждали, когда старик решит, что с ними делать, – так старики уже тысячи лет решали судьбы молодых.
Он не был стар, хотя и знал, что в их глазах выглядит старым, если не древним. Молодые мужчины и женщины видели в нем человека, которому вот-вот исполнится шестьдесят. При росте около шести футов он был скорее солидным, чем грузным; по крайней мере, так он говорил себе. Волосы его были скорее седыми, чем каштановыми, и слегка завивались над ушами. Иногда он носил усы, а иногда бороду, но сейчас был чисто выбрит, и каждый мог увидеть морщины на его лице, измученном заботами. Однако большинство морщин, если проследить их до истоков, вели к счастью. К тому выражению, которое появляется на лице, когда человек смеется или улыбается. Или когда он тихо сидит и наслаждается прекрасным днем.
Но иные из этих морщин вели в другие
И некоторые из них совершил он сам.
Морщины на его лице были параллелями и меридианами его жизни.
Молодые мужчины и женщины заметили бы также глубокий шрам на его виске. Этот шрам сказал бы им, насколько близок был к смерти Арман Гамаш. Но лучшие из них обратили бы внимание не на шрам, а на исцеление. И увидели бы в глубине его глаз, за шрамом, за болью, даже за счастьем нечто неожиданное.
Доброту.
И возможно, когда их лица покроются морщинами, на них тоже проявится доброта.
Вот что он искал в досье. На фотографиях.
Многие могут быть умными. Сообразительными. Любой поддается обучению.
Но далеко не все добры.
Арман Гамаш посмотрел в свой кабинет, на молодых людей, собравшихся там. Ждущих.
Он знал их лица, по крайней мере их фотографии. Он знал их биографии, по крайней мере в том объеме, в каком они решились рассказать о себе. Он знал об их обучении, их отметках, их интересах.
Среди этой толпы он заметил ее. Амелию. Она ждала вместе с остальными.
Его сердце екнуло, и он поднялся.
Амелия Шоке.
Он понял вдруг, почему так реагировал на нее. Почему оставил ее досье в бистро и почему вернулся за ним.
И почему она вызывала у него такие эмоции.
Он показал ее досье Рейн-Мари в надежде, что она даст ему разрешение, которого он ищет. Разрешение сделать то, что подсказывал ему разум. Отказать этой молодой женщине. Повернуться к ней спиной. Уйти, пока еще есть возможность.
И теперь он знал почему.
Анри похрапывал, роняя слюну на диван, в камине шелестел и потрескивал огонь, снег налипал на окна.
Вовсе не имя девушки вызывало у Гамаша столь сильную реакцию. Дело было в ее фамилии.
Шоке.
Фамилия необычная, хотя и не единственная в своем роде. Чаще она имеет форму Шокетт.
Гамаш прошел в свой кабинет, поднял с пола ее досье и открыл. Пробежал по безнадежно скупым строкам. Потом закрыл дрожащей рукой.
Он посмотрел на огонь, и у него мелькнула мысль бросить папку туда. Пусть сгорит в огне. Ведьма, приговоренная к сожжению.
Но вместо этого он спустился в подвал.
Там он отпер маленькую комнату, где хранились папки со всеми его старыми делами. В самом дальнем углу комнаты он открыл небольшую коробку.
И в ней нашел то, что искал.
Подтверждение.
Шоке.
Логика говорила ему, что он, возможно, ошибается. Да и какова вероятность? Но он сердцем чувствовал, что прав.
Тяжело ступая, Гамаш вернулся наверх, остановился у окна и долго смотрел, как падает снег.
Детишки в поспешно вытащенных из сундуков зимних комбинезонах, пахнущих кедром, носились друг за другом по деревенскому лугу и падали в мягкий снег. Обстреливали снежками всех, кто появлялся в поле их зрения. Лепили снеговика. Они визжали, кричали, смеялись.