Час тигра
Шрифт:
Пожалуй, протезы сегодня оставлю на полочке, палочку возьму обычную, как и всегда, а оденусь, пожалуй, вот в эти шорты-бермуды, в футболку без рисунков и обуюсь в любимые, стоптанные донельзя кроссовки. Носки? Да ну их, жаркий день обещали синоптики, пусть сквозь прорехи в кроссовках стопы «дышат».
Оделся, сунул ноги в кроссовки, взял «клюшку» и потопал на кухню хлебнуть молока на дорожку, ан, не тут-то было!
– Садись, завтракай нормально, – велела Клара, кутаясь в халатик и манипулируя с микроволновкой.
– Зря ты вставала, ей-богу. Я бы...
– Садись, лопай кашу, – перебила Клара. – Через минуту закипит кофейник, круассаны, –
– К черту их, дай хлебушка, – я оседлал табурет. – Машка уснула?
– Ага. Забралась ко мне в постель и засопела, как поросеночек.
– Таф и фы бы пофпала ефе, – произнес я набитым ртом, проглатывая катышки манной каши.
– Прибраться надо. В восемь Зинка приведет Сашку на побывку, а у нас кавардак в детской, неудобно. Пей кофе, вот тебе булка с маслом.
– Спасибо. – Клара не умеет готовить. Каши у нее получаются отвратительно, кофе и того хуже. – Спасибо большое, все очень вкусно. – Отодвигаю тарелку с остатками манки, хлебаю жидкий кофе. – Тебе перед Зинкой за беспорядок неудобно? Ну ты даешь, подруга! А то ты к Зинке не заходишь, а то ты не видела их караван-сарай.
– Зинаида – майорша, – улыбнулась Клара уголком идеально слепленных природой губ, – а я – сожительница прапорщика, мне надлежит блюсти образцовый орднунг. Ферштейн?
– Яволь. А дозволено ли прапору позорному поцеловать сожительницу перед уходом?
– С небритыми не целуюсь.
– Черт с тобой, оставайся нецелованной. – Я допил залпом остатки кофе, поднялся с табурета. – Ауфвидерзейн, фрау Клара. Не разрешай Сашке с Машкой долго в компьютер играть, пусть-ка лучше они порисуют, что ли...
– Темный ты у меня, господин прапорщик. Они и рисуют на компьютере. В прошлый вторник, когда Зинка сунула подкидыша, они так Бритни Спирс нарисовали, так ее... Погоди-ка, я, кажется, тебе показывала их художества, помнишь?
– Не-а, не помню, прости, – оперевшись на палку, я двинулся к выходу. – Неужели Санька у нас гостевал аж целую неделю тому назад? Такое впечатление, он тут чуть ли не каждый день долбит клаву старика Пентиума.
– А хоть бы и каждый день, мне с ними, с детьми, лучше, время быстрее пролетает.
Знал бы я Клару не так хорошо, я бы подумал, что она меня упрекает. И за забывчивость, и за то, что заперта здесь, на базе, как в тюрьме.
На самом деле я в курсе, каким образом развлекаются с компьютером детишки, и я прекрасно помню, сколько раз и когда майорша Зинаида «подкидывала» нам, то есть Кларе, своего сорванца. Я помню наизусть расписание автобуса, который периодически возит Зину и других офицерских жен в Москву. Выезжают за забор и супруги сержантов, и незамужние, только мои, Клара и Машенька, как попали сюда полтора года назад, так и сидят безвылазно. И все к их положению привыкли, для всех, в том числе и для Клары с Машенькой, это стало вроде бы само собой разумеющимся. Но не для меня, нет.
Кстати, и офицеры с сержантами, то есть и мужское население базы, все, за исключением срочников, случается, ездят в столицу отнюдь не по делам. А я ни разу не выходил за забор. Я и коптерщик дядя Федор. Во всяком случае, не припомню, чтоб дядя Федор уезжал на «московском автобусе», как сей «Икарус» называют тутошние обитатели.
Надо же, помянул в мыслях дядю Федора, вышел на свежий воздух, и нате вам – вот и он, собственной колоритной персоной, идет-бредет, волочит за собой совковую лопату, шаркает хромовыми сапожками
Пес Шарик – продукт соития пуделя с болонкой, и кот Матроскин вовсе не полосат, как одноименный персонаж из мультфильма, а пушист и грузен, да и во внешности пожилого мужчины, прозванного «дядей Федором», ни одной общей черточки с хрестоматийным героем автора Успенского. Нашенский дядя Федор по национальности армянин, меня он старше лет на пятнадцать, если не больше, он приземист, сутул и страдает одышкой. Родом дядя Федор из детдомовских, семьи не завел, детей не настругал. Всю жизнь он в спецназе. Денис Гусаров как-то мне поведал: мол, собирались лет дцать назад отправить потерявшего на службе здоровье армянина-спецназовца в отставку, так он накатал телегу некоему маршалу, коего в свое время буквально заслонил от пули. Вроде бы чужую пулю дядя Федор принял на грудь в джунглях Вьетнама, и, говорят, летеха, дослужившийся ныне до огромных звезд на погонах, подхватил раненого спасителя, обильно обмочился и прилюдно пообещал: дескать, отблагодарю за жизнь молодую тебя, ара, когда и как пожелаешь. Геройский хачик обещание запомнил и, едва его собрались турнуть на гражданку, написал спасенному рапорт с просьбой остаться в рядах, плевать, на какой должности. Маршал оказался неожиданно памятливым и совестливым, определил старика сюда, на базу, и уже здесь дядю Федора сделали коптерщиком.
Настоящего имени, равно как и звания дяди Федора, я не знаю, он не носит знаков отличия и откликается на прозвище. Иногда его, как он сам выражается, «прихватывает», и приходится старику отлеживаться в медпункте, в госпиталь уезжать дядя Федор отказывается категорически. Однажды я видел его случайно голым по пояс, зрелище впечатляющее – ни клочка гладкой кожи, сплошь шрамы. Отказы от поездок за забор, в тот же госпиталь, а тем паче в Москву, он мотивирует беспокойством за подопечных животных, однако я подозреваю, что старый просто-напросто боится мира вне территории базы. Пообтесались клыки у дряхлеющего волкодава, меж тем привычка оценивать внешнюю среду с точки зрения потенциальной опасности осталась, вследствие чего экс-супермен приобрел целый букет комплексов и фобий.
Мне, калеке, почти однорукому и хромоногому, дядя Федор симпатизирует. Видимо, считает, что мы с ним одного поля ягоды. Его, образно выражаясь, клыки стесало время, мне же не повезло, мне их вышибли.
– Здоров, дядя Федор.
– Здорова, ара.
«Ара» – единственное армянское слово в скудном на цензурные выражения словаре коптерщика.
– Куда чешешь со сранья, Федор Батькович?
– Трофим, бля, разбудил. Генералы, нах, ночью, суки, ему позвонили, в рот их, приедут, нах, сука-бля, на зорьке, в рот им килограмм печенья. Трофим, бля, просил червей, нах, накопать.
– Червей накопать? – переспросил я, нагибаясь, дабы потрепать кудлатый загривок Шарика. – На рыбалку, что ли, генералы собрались?
– Ну, дык, бля, наверное, нах, бля! А удочек у меня, нах, ни хера, бля. Своих, нах, не возьмут, и кто, нах, будет крайним? Дядя Федор, бля! Нах, сука, бля, пидоры...
Похабные междометия сыпались из дяди Федора, будто всякие разные вкусности из мифического рога изобилия, а я не без интереса наблюдал, как кот Матроскин балансирует на плече хозяина, я чесал Шарика и, что называется, «фильтровал базар».