Час урагана
Шрифт:
«Может, все не так? — мелькнула мысль. — Может, его ранило, и он в больнице? Может, нужно было звонить в справочную?»
Тане хотелось, чтобы это было так, но выйти из мрачной тихой очереди оказалось непросто — толпа, будто полупроводник, пропускала сквозь себя всякого, кто желал пробиться к списку погибших, но смыкалась, если кому-то приходило в голову выйти вон, на свежий воздух, в мир живых. Люди смотрели на Таню ничего не выражавшими взглядами, и в это время дверь, к которой она прислонилась, начала открываться вовнутрь и, чтобы не упасть, Тане пришлось схватить за плечо какого-то мужчину неопределенного возраста.
—
— Нам получить бы, — сказал кто-то в толпе, и сразу все загомонили, послышались рыдания, кому-то стало плохо, эти люди, как поняла Таня, уже прочитали имя своего сына или дочери, или отца в списке на двери и теперь ждали не опознания, а разрешения похоронить близкого человека. Тане нечего было здесь делать, и она последовала за врачом, пробивавшим себе путь в толпе подобно ледоколу в торосах.
— За углом, женщина, — повторил врач и заспешил к главному корпусу, а Таня завернула за угол и действительно обнаружила неприметную дверь, которая, была не заперта. Таня вошла и оказалась в длинном и как бы подслеповатом коридоре, где горевшие под потолком тусклые лампы не столько разгоняли темноту, сколько будто метлами сметали мрак в углы и делали его более рельефным и значительным.
— Вы куда, женщина? — обратился к Тане сидевший за письменным столом слева от двери то ли санитар, то ли какой-то медицинский эксперт — белый его халат был застегнут на все пуговицы и больше походил на полковничий китель. Ощущая полное отсутствие каких бы то ни было эмоций (их будто выдавило в толпе, собственное горе растворилось в чужом), Таня сказала:
— Аркадий Германович Немировский. Мне сказали, что он здесь.
— Здесь? — поднял брови мужчина. — Кем? Врач? Медбрат? Я такого не знаю.
Таня смутилась окончательно и сказала с неожиданно возникшей злостью:
— Что у вас творится? Люди близких потеряли, а вы их у дверей держите, как в горсоветовской приемной. Немировский погиб во время урагана. А в списке опознанных его нет. Мне его мать сказала… Может, он в другом морге?
— Если погиб во время урагана, то — в этом, — деловито сказал медбрат и поднес к глазам бумагу — копию того списка, что висел на входной двери. — Нет тут никакого Немировского. Вы ему кто? Сестра? Жена?
— Любовница, — раздраженно объявила Таня, ей хотелось эпатировать этого человека, потерявшего, должно быть, в обстановке морга способность к состраданию. — Устраивает?
Мелькнула мысль, что когда-то это определение соответствовало истине — недолго, две недели всего, но соответствовало.
Медбрат странно хрюкнул, внимательно посмотрел в танино лицо, и неожиданно взгляд его стал совсем другим — не то, чтобы человеческим, но каким-то своим, понимающим и готовым помочь. Мужчина встал и кивком приказал Тане следовать за ним. Именно приказал, а не попросил — кивок был властным, так, возможно, товарищ Сталин предлагал садиться товарищу Жукову, пришедшему с докладом.
Миновали несколько дверей и вошли в комнату, где из мебели были только небольшой стол и два стула, на
— Женщина желает опознать, — сказал медбрат и вышел, не добавив ни слова.
Сидевший за столом мужчина поднял на Таню измученный взгляд человека, не спавшего, должно быть, всю сознательную жизнь. Похоже, он не очень понимал, что происходит вокруг, и желал одного — опустить голову на подушку. Не дожидаясь приглашения, Таня села и приготовилась говорить, но мужчина начал первым:
— Следователь прокуратуры Жилин Александр Игоревич, — сказал он звонким голосом, контрастировавшим с погасшим взглядом так же, как контрастирует с ночной темнотой неожиданно взошедная луна. — А вас зовут…
— Таня… Татьяна Мартыновна Брикман.
— Чем я могу помочь вам, Таня… Татьяна Мартыновна?
Таня принялась рассказывать — с того самого момента, как в ее тель-авивской квартире раздался телефонный звонок. Жилин слушал, не перебивая, хотя рассказ получился, конечно, сумбурным, Таня сама мало что в нем поняла бы, слушая впервые и не зная всех причин и следствий. Дав Тане выговориться, Жилин сказал:
— Понимаю. Не опознаны, собственно, два человека. Мужчина и женщина. Женщина отпадает. Остается один.
— Но… — сказала Таня растерянно. — Почему вы говорите о неопознанных? Тамара Евсеевна сказала, что Аркадий… Значит, она уже…
— Возможно, — кивнул Жилин. — Скорее всего, это именно тот случай. Видите ли, вчера приходила женщина и вроде бы опознала… Во всяком случае, она закричала и упала в обморок. Ее отнесли в бокс, привели в чувство и оставили полежать, но она… м-м… ушла, так ничего и не сказав. Это странно, но бывает. Когда видишь близкого человека… Будто ступор наступает, не соображаешь, что делаешь… Высокая такая женщина, блондинка, пышная прическа, фигура немного странная, в плечах шире, чем в бедрах…
— Это она, его мать, — кивнула Таня. — Она звонила мне вчера.
— Вы хотите опознать…
— Да, — твердо сказала Таня.
Жилин неуверенно поднялся, бросив на Таню косой и все еще спящий взгляд, и пошел из комнаты, покачиваясь, будто матрос на корабле. Они свернули в один коридор, потом в другой и неожиданно оказались в большой комнате, где было много врачей и кто-то из милиции, и еще стояли какие-то люди, явно не родственники погибших, а те, кому быть здесь положено по долгу службы. Жилин, взяв Таню за локоть, подвел ее к высокому седому мужчине в белом халате и что-то пробормотал. Мужчина нахмурился, потом сказал громко:
— Как знаешь.
И они пошли дальше, в темный коридорчик, а потом попали в зал с мраморными столами, где было жутко холодно; странно даже, обстановка как в бане, а температура, будто в холодильнике. Это и был холодильник, а на столах лежали покрытые простынями тела, их было не два, а около десятка — наверное, не только неопознанные после вчерашнего урагана, но и другие — мало ли кто умирает бесхозным в огромном городе?
Жилин уверенно направился к одному из столов в дальнем углу, поддерживая Таню за локоть. Она понимала, о чем думает следователь, и хотела сказать, что не упадет в обморок даже если увидит… Мысль позволила Тане сосредоточиться и не отвести взгляда от лица человека, лежавшего на столе, когда Жилин приподнял простыню.