Час волка

МакКаммон Роберт Рик

Пулевые отверстия в стекле и на выкрашенном в зеленое металле, думал Майкл. Выкрашенный в оливково-зеленый цвет металл. Почему именно такой оттенок?

Он размышлял над этим, когда лица его коснулись чьи-то пальцы. Он подскочил от неожиданности и схватил узкое запястье сгорбившейся фигуры, силуэт которой слабо светился голубым. Послышалось приглушенное сдавленное дыхание; фигура забилась, пытаясь освободиться, но Майкл держал крепко.

Еще одна фигура, крупнее, также светившаяся голубым силуэтом в ночном видении Майкла, появилась из тьмы справа от него. Ударила рука. Кулак треснул Майкла по голове, и в ушах у него зазвенело. Второй удар

достался ему в лоб, когда он пытался поднырнуть под него, прижимаясь к коленям. Они пытаются меня убить, подумалось ему. Внутри него вспух шаром страх. Неужели они настолько оголодали, что хотят сырого человеческого мяса? Он выпустил первую фигуру, которая торопливо убралась в безопасный дальний угол, и сосредоточился на большей и более сильной. Сбоку наметился третий удар, Майкл рубанул в развернутый локоть и с удовлетворением услышал рычание от боли. Он разглядел очертание головы и нечеткие контуры лица. Кулаком он нанес удар по этому лицу, попал в нос большого размера.

– Охрана!
– закричал человек по-французски.
– На помощь!

– Милости Божьей! Милости Божьей!
– опять начал вопить человек во всю силу легких.

– Да прекрати ты, кретин!
– Язык, на котором это было произнесено, был немецкий, но с сильным датским акцентом.
– Весь воздух израсходуешь!

Пара жилистых рук обхватила Майкла за грудь. Он откинул голову назад и затылком врезался в лицо человека. Руки ослабли. Но большая фигура с разбитым носом все еще жаждала драки. В раненое плечо Майкла ударил кулак, что вызвало у него крик боли. На горле его оказались пальцы, и его придавило чье-то тело. Ребром ладони Майкл нанес короткий резкий удар по кончику подбородка, покрытого бородой, и услышал хруст зубов, лязгнувших друг о друга, возможно, прикусивших кончик языка. Человек зарычал, но продолжал сжимать горло Майкла, пальцы нащупывали гортань.

Пронзительный визг перекрыл все другие звуки. Визжала молодая девушка, ее визг поднялся до истерического крещендо.

Маленькая задвижка на глазке в камеру сдвинулась. Внутрь просунулся бронзовый наконечник пожарного шланга.

– Осторожно!
– предупредил датчанин.
– Они сейчас...

Из брандспойта по пленным ударила под давлением струя воды, ее сила отбросила Майкла и его противника друг от друга. Майкла прижало к стене, вода с силой била по его телу. Визг молодой девушки перешел в захлебывавшийся кашель. Вопиющий смолк, по его хрупкому телу бил мощный поток. Еще через несколько секунд вода остановилась, пожарный шланг убрали, а дверная задвижка на глазке встала на место. Все прекратилось, слышались только стоны.

– Эй, бл..ь, ты, новенький!
– Это был тот же самый грубый голос, который говорил Метцеру заткнуться, за исключением того, что теперь язык у этого человека был опухшим от прикуса. Он говорил на вульгарном русском. Еще раз полезешь эту девчушку лапать - шею сверну. Понял?

– Да не собирался я никого лапать, - ответил Майкл на родном языке. Я решил, что на меня нападают.

Какое-то время этот другой мужчина не отвечал. Метцер всхлипывал, кто-то еще пытался его успокоить. Вода стекала по стенам и собиралась на полу в лужу, а воздух был пропитан потом и испарениями.

– Она не в своем уме, - сказал русский Майклу.
– Ей, как мне кажется, около четырнадцати. Трудно сказать, сколько раз ее насиловали. А с самого начала кто-то раскаленным железом выжег ей глаза.

– Мне ее жаль.

– За что ты меня?
– спросил

русский.
– Какого х.. ты это сделал?
– Он высморкал кровь из ноздрей сломанного носа.
– Уе..л ты мне здорово, сукин сын. Как тебя звать-то?

– Галатинов, - ответил он.

– А меня - Лазарев. Сволочи взяли меня под Кировом. Я был летчиком-истребителем. А ты кто?

– Я - просто солдат, - сказал Майкл.
– Меня взяли в Берлине.

– В Берлине, - Лазарев рассмеялся и высморкал еще кровь.
– Ха! Молодчина! Ну, наши очень скоро будут маршировать по Берлину. Они сожгут весь этот бл..ский город и выпьют за кости Гитлера. Надеюсь, этого выродка поймают. Ты можешь представить его болтающимся на крючке для туш на Красной площади?

– Вполне.

– Жаль, что так не получится. Гитлера живым не возьмут, это уж точно. Ты голодный?

– Да.
– Он подумал о еде первый раз с тех пор, как его бросили в эту дыру.

– На. Протяни руку - получишь угощение.

Майкл так и сделал. Лазарев нащупал его руку, уцепился за нее своими железными пальцами и положил что-то в ладонь. Майкл обнюхал это: небольшой ломоть черствого хлеба, горько пахнущий плесенью. В месте, подобном этому, быть разборчивым не приходилось. Он стал есть хлеб, медленно разжевывая.

– Откуда ты, Галатинов?

– Из Ленинграда.
– Он съел хлеб и языком выискивал крошки в зубах.

– Я - уроженец Ростова. Но жил в России повсюду.

Это было началом изложения истории жизни Лазарева. Ему было тридцать один год, отец его был "техником-мастером" в Советской авиации - что по сути означало, что отец его был бригадиром механиков. Лазарев рассказал про свою жену и трех сыновей - все они в безопасности в Москве - и как он совершил больше сорока вылетов на своем истребителе "Як-1" и сбил двенадцать самолетов "Люфтваффе".

– Я как раз вел бой против тринадцатого, - с тоской сказал Лазарев, когда из облаков вынырнули еще два, прямо надо мной. Они раздолбали беднягу "Задиру" на куски, а я выбросился с парашютом. Приземлился всего лишь в ста метрах от вражеских позиций.
– В темноте Майкл не мог разглядеть лицо человека, но увидел, как светящееся очертание его фигуры пожало плечами.
– В небе я храбр. Но не на земле. И вот я тут.

– Задира, - повторил Майкл.
– Это был твой самолет?

– Да, я так его называл. И даже написал это название у него на фюзеляже. И еще по звездочке за каждый сбитый самолет. А он был хороший, красавец-зверь.
– Он вздохнул.
– Знаешь, я так и не видел, как он падал. Может, это и к лучшему. Иногда мне хочется верить, что он все еще летает там, делая круги над Россией. Все летчики в моей эскадрилье давали своим самолетам названия. Думаешь, это ребячество?

– Все, что помогает человеку оставаться живым - не ребячество.

– Точно, мыслишь прям как я. И американцы так же поступают. О, видел бы ты их самолеты! Разукрашенные, как волжские шлюхи, - особенно бомбардировщики дальнего действия, - но воюют как казаки. Вот нашим бы орлам подобные машины - так бы надрали фашистам задницы!

Лазарева переводили из лагеря в лагерь, рассказал он Майклу, и в Фалькенхаузене он провел, как ему кажется, около шести или семи месяцев. В эту конуру его бросили недавно, может быть, недели две назад, по его мнению, хотя трудно уследить за течением времени в месте, вроде этого. Почему он оказался в конуре, можно только гадать, но самое худшее здесь что он не может видеть небо.