Час ворона

Зайцев Михаил Георгиевич

Курносый омоновец, успевший за время отъезда из санатория, как и многие его коллеги, снять бронежилет и маску, привычно схватил меня за волосы. Я взвыл, кое-как встал на колени, а потом и на ноги.

– Пошел! – Будто коня за гриву, мальчишка в сером потянул меня к выходу из автобуса. Едва за ним поспевая, я чуть не упал, спускаясь по неудобным автобусным ступенькам. Но не упал, удержал равновесие, спрыгнул вниз, на траву. Конвоир отпустил волосы, и я наконец-то получил возможность выпрямиться во весь рост. Выпрямился, заработал пинок ногой в спину, широко шагнул и опять сумел удержать равновесие. Оглянулся. Из автобуса двое плечистых, вихрастых ребятишек вытягивали спиной вперед изрядно перепачканного Толика. Анатолий мычал что-то невразумительное, членораздельно выражаться ему мешал

красный галстук, кляпом засунутый в рот. Мой третий старый друг – Захар покинул автобус раньше всех и сидел на корточках в трех метрах слева. Убедившись, что не одинок и пленников по-прежнему сгоняют в одну кучу, я более внимательно осмотрелся по сторонам.

Автобус стоял на краю лесной поляны, поросшей сочной зеленой травой. Совсем рядом пролегла разбитая песчаная дорожка. Протекторы автобусных колес оставили на ней свежие, отчетливые следы. Других автомобильных следов на узкой лесной дорожке не наблюдалось. Омоновский транспорт свернул с дорожного песка, и далее песок этот был ровен и чист. Куда ни повернешь голову, везде деревья. Где дальше, где ближе. Где сосны, где березы. С высоты птичьего полета зеленая плешка поляны посреди леса должна казаться почти идеальным кругом, перечеркнутым тонкой желтой линией песчаного тракта.

– Кто кого ждать должен? Мы их или они нас? – С этим странным вопросом из автобуса вылез очередной омоновец. – А ну как они вообще не приедут, чего делать будем?

– Приедут, еще не время, еще пять минут до срока. Я с ними по рации связывался, когда этих брать собирались, время обкашляли, – ответил курносый милиционер, тот, что тягал меня за волосы, мимоходом взглянув на циферблат дешевых блестящих часов, украшавших его левое запястье.

Вокруг нас, пленников, топтали траву девять милицейских бойцов, я сосчитал. Трое служивых вышли прогуляться просто так, без оружия, остальные шестеро, вооруженные короткоствольными автоматами, зорко приглядывали за мной и моими товарищами по несчастью. Плюс к этим девяти не пожелали покинуть автобус еще человека три и шофер.

Я недоумевал, почему вместо ментовского обезьянника нас привезли в лес, но задавать вопросы, а тем более качать права поостерегся. Никто ничего не ответит, ежу понятно. В лучшем случае в ответ получишь сапогом в живот, в худшем – ударят чуть пониже. Мелькнула и тут же была забыта мыслишка-версия, что вокруг не настоящие менты, а переодетые в омоновцев бандиты. Нет, нас арестовали самые настоящие мусора подмосковного розлива, без вариантов. Отечественных ментов, когда они в куче, трудно спутать с представителями иных социальных прослоек, как невозможно спутать собаку с кошкой.

Близость леса и неопределенность положения спровоцировали мысли о побеге. Идиотские, безумные мысли, но ведь и ситуация идиотская! Хотел я этого или нет, в памяти всплывали кинокадры старых советских кинофильмов про партизан, расстрелянных в лесу, и современные видеосъемки «прогрессивных» тележурналистов про милицейский беспредел. Объективно побег был невозможен – на руках пленников стальные браслеты, в руках у конвоиров скорострельное оружие, однако запретить всклокоченному разуму мечтать я не мог. Вот если бы да кабы не было наручников и мусорки решили, как злодеи в индийском кино, забить невольников голыми руками и обутыми ногами, вот тогда бы я себя показал, тогда бы я выложился, тогда бы мы пободались. А учитывая, что я не одинок, учитывая, что рядом двое старых дружков, черт его знает, может, и одолели бы мы, униженные и оскорбленные, надменного противника при раскладе трое против тринадцати. В конце восьмидесятых, на пике спортивной формы, я, было дело, схлестнулся в принципиальном спарринге с четырьмя каратистами с черными поясами. Мне, помнится, здорово перепало, заработал трещину в ребре, шрам за ухом, лишился зуба и месяц без стона не мог наступать на левую ногу. Однако же каратистов (очень нехилых, заметим в скобках, каратистов) я разделал подчистую. Да, из спортивного зала я практически полз в раздевалку после того памятного боя в полный контакт. Я полз, а каратистов выносили. Сегодня я, конечно же, далек от пика совершенства спортивной формы, но и ребята омоновцы пожиже будут тех, былых, черных поясов.

Короче,

имей я свободные руки и не имей менты оружия, я бы мог поднатужиться и взять на себя четверых омоновцев. Мне бы, само собой, крепко досталось, но я бы потом смог уползти в лес, а они вряд ли. Еще четверых мог уложить Захар. Какой ценой – особый вопрос, однако Захар бы сдюжил. Бывалоча, Захар и Толика делал в спортивном поединке, а уж Толик с его слоновьей массой и фантастической нечувствительностью к боли вполне способен расшвырять оставшихся пятерых мусорков и остаться на ногах. В восьмидесятых Толик умел держать любой удар, случалось, об его бочкообразный корпус ученики отшибали кулаки и выбивали пальцы. В восьмидесятые Анатолия можно было победить в схватке исключительно «поймав на залом»... Как раз «на залом», наверное, и поймали его омоновцы, когда «новый русский» Толик выходил из номера люкс в буфет... А может быть, вовсе и не «на залом» они его поймали? Может быть, менты поймали большое тело Анатолия Иванова «на мушку» короткоствольных автоматов, и он сам покорно дал сковать свои толстые запястья наручниками за спиной?.. Как и я, чуть позже, как и Захар...

По-настоящему широко боевые искусства Востока перешагнули через стены буддийских монастырей и растворились в народных массах в тот исторический период, когда на смену тренированному кулаку, мечу и алебарде пришли револьвер, винтовка и пулемет. Секреты мордобоя голыми руками, а заодно и искусство фехтования мгновенно упали в цене. Пулям безразлично, сколько лет ты закалял свой дух и тело. Пуля из самого закаленного тела гарантированно вышибет самый просветленный дух.

– Едут! – Радостный крик голосистого милиционера вывел меня из состояния сосредоточенной задумчивости. – Слышь, Кузьма? Едут! Слышь? Мотор гудит!

– Слышу, не ори! – На обращение «Кузьма» откликнулся тот курносый омоновец, что таскал меня за волосы. – Вещички их где?

– Ща сделаем... – Голосистый мент спешно полез в автобус и через несколько секунд вернулся, держа в одной руке голубую спортивную сумку, а в другой «дипломат» крокодиловой кожи и черный пиджак, схожий размерами с подростковым демисезонным пальто. Сумка – моя. Пиджак и «дипломат» – вещички Толика Иванова, чьи ж еще?

Между тем и я, наконец, расслышал механическую песню моторов. Невидимые пока автомобили преодолевали лесной океан по фарватеру плохо приспособленной для быстрой езды песчаной лесной дорожки. Милицейский автобус приехал на поляну с севера, машины двигались с юга.

Самое страшное на этом свете – ожидание. Да и на том свете тоже грешники мучаются, томятся в ожидании страшного суда. Но я-то безгрешен, черт меня побери! Безгрешен я перед теми, кто сейчас едет по лесу, распугивая шумом моторов юрких лесных пташек. Мордастый из электрички со сломанным пальцем и его дружок с порванной щекой не похожи на родственников всесильного крестного отца, который поставил на уши ментов и велел привезти к нему на расправу, в лесную глушь, жестокого обидчика наследников мафиозного трона. Иных сценариев разыгрывающейся драмы со мной в главной роли я сочинить не мог. «Нет! – думал я. – Нет, весь сыр-бор затеяли не про мою честь. Я здесь человек случайный, сейчас меня отпустят или... Или я пострадаю за то, что дружил когда-то с Толиком, приятельствовал с Захаром. Те, которые сейчас приедут, начнут сводить счеты с «новым русским» или с уголовником, и меня заодно... Что? Расстреляют? Походя пришьют ни за что?.. А почему бы и нет? Кто я, собственно, такой, чтобы брать в голову мои проблемы? Попался под горячую руку, не повезло, извини, парень, но...»

От невеселых мыслей отвлек крик Захара:

– Менты позорные!! Что за цирк, в натуре?! Я адвоката требую, я...

Короткая очередь оборвала вопль за спиной слева. Резко оглянувшись, я успел увидеть, как только что истерично требовавший адвоката Захар подпрыгнул, спасаясь о пуль, срезавших траву в сантиметре от его грязных сандалий.

– Едальники им залепите, чтоб не орали! – распорядился омоновец Кузьма. – И если чего, только по ногам палите. Их живьем заказывали, всех троих.

– Кузьмин, может, ходули им повяжем, и всех делов, а? – предложил мент, только что стрелявший из автомата.