Час зверя

Клейвен Эндрю

— Я… я просто…

Тиффани осторожно отпила глоточек. Она наблюдала за ним. Следила за ними обоими.

— В конце концов, этот дом принадлежит мне, — выпалила старуха. — Сегодня днем ко мне заходил полицейский. Очень приятный человек. Натаниель — а как же его фамилия? Муллиген. Натаниель Муллиген.

Перкинс сглотнул и прикрыл глаза. Муллиген навестил бабушку перед тем, как принялся допрашивать самого Оливера. Старуха, быть может, осведомлена лучше, чем он сам.

— Я не хотел, чтобы ты волновалась, — пояснил Перкинс, стараясь говорить обычным

поддразнивающим тоном. — Ты же знаешь, когда ты волнуешься, ты превращаешься в глупую старую наседку.

— Но я беспокоюсь, — возразила бабушка, — я очень беспокоюсь. Еще как беспокоюсь. Погляди на меня внимательней. Я прямо вся дрожу. Я звонила тебе и звонила, а тебя все не было дома. Где ты болтался, Олли? Мне пришлось принять лекарство! Ох, Олли! — Влажные старческие глаза с мольбой обратились к нему. — Я же говорила, мне следовало продать коттедж, как только вы съехали. А теперь вон как все обернулось. Я этого не переживу, нет, не переживу.

Оливер и Тиффани обменялись долгими взглядами поверх мраморного столика. Нежное личико Тиффани исказилось от страха. Огромные глаза сияют в полумраке, точно два окошка. «Она не знает, — догадался Перкинс. — Не знает, что я сейчас скажу. Как далеко я решусь зайти».

Я все выложу бабушке. Я все расскажу.

Но раз бабушка уже все знает, все самое страшное… Перкинс закусил губу. Наверное, теперь можно вступать в игру. Просто-напросто вызвать полицию и передать им Тиффани.

— Мистер Муллиген велел позвонить ему сразу же, как мне станет что-нибудь известно, — трещала старуха, словно прочитав мысли внука. — Все так необычно. Просил позвонить ему, если выяснится, где сейчас Зах. А я говорю: «Зах? Зачем вам понадобился Зах? Зах ничего не знает». А детектив ответил, что он просто обязан поговорить с ним, так полагается по протоколу. Я этого не понимаю, Олли. Что за протокол? Я ему прямо сказала: «Мистер Муллиген, — говорю, — у меня слабое сердце, меня очень легко расстроить, а вы меня так просто напугали». Тогда он говорит, что нет, мне-де не о чем беспокоиться, но, разумеется, это же невозможно, как я могу не беспокоиться?

Перкинс снова сглотнул. Он по-прежнему не отводил глаз от Тиффани. Та тоже смотрела на него, карауля каждое движение.

— Только не сходи с ума, — хрипло посоветовал Перкинс. Произнося эти слова, он продолжал следить за девушкой. Откашлялся и заставил себя посмотреть прямо в глаза старухе. Утратившее очертания тельце трепещет. Чашка слегка дребезжит, постукивая о блюдце. В любой момент, в любой момент, как казалось Перкинсу, она может потерять сознание. Сползет на пол. И все же ему мерещилась какая-то чертовщинка в ее глазах.

— Зах в порядке, — подбодрил он бабушку, — я виделся с ним, он в полном порядке. Ясно? Не тревожься о нем.

Бабушка прижала руку к груди. Перкинс гадал: этот жест выражает облегчение или близится Последний Удар?

— Зах в порядке? — переспросила она. Перкинс заколебался. Кровь обратилась в серную кислоту, губы горели от прикосновения языка. «Нет, — мысленно ответил он. — Нет, с Захом

беда. Большая беда, и Тиффани знает, в чем дело. Надо выдать ее полиции, ба. В это дело вмешаются копы, все будет уродливо, мерзко, выплывет, что я сделал с Тиффани, и ты узнаешь, и Зах. Но иначе они убьют его…» Перкинс приоткрыл рот, словно собираясь заговорить, но молчание все длилось, бабушка выжидающе глядела на него, пальцы прижаты к груди, в другой руке дрожит чашечка на блюдце. Перкинс глянул в сторону, на эту чашку.

— Мне пора идти, — пропела Тиффани, поднимаясь. Перевела взгляд с Оливера на старуху. — Извините. У меня назначена встреча. Надо спешить.

Она легким движением опустила блюдце на мраморный столик, расправила цветную лоскутную рубашку. Даже в сумраке пестрые заплаты выступали дерзким и сочным пятном на фоне старинного, ветхого убранства комнаты. «Почему они вырядились так похоже? — удивился Перкинс. — Почему они всегда одеваются почти одинаково?»

— Тиффани, Тиффани, дорогая, — захлопотала старуха, — ты же только что пришла. Не оставляй меня в одиночестве, я так волнуюсь, я не в состоянии справиться со всем этим.

Тиффани поглядела на нее, потом на Оливера. Снова на бабушку. Губы ее двигались беззвучно, пока ей не удалось наконец выдавить:

— Ба, мне, право, неловко, но у меня встреча. Я должна идти, непременно. Извини, ба.

С этими словами она выбежала из комнаты. Словно молния промчалась по коридору.

«Задняя дверь!» — вспомнил Перкинс. Внизу, наискосок от спальни, дверь черного хода. Тиффани выскочит через тот выход и воспользуется лестницей или грузовым лифтом.

— Извини, ба, я на минутку, — пробормотал Оливер. Ставя чашку на стол, он вновь расплескал чай. Поднялся на ноги и устремился в погоню за Тиффани.

— Что случилось? — пролепетала старуха.

Но Перкинс уже выскочил в коридор.

Сперва ему показалось, что Тиффани ускользнула. Справа Перкинс увидел тяжелую металлическую дверь с огромной задвижкой. Слева дверь в затемненную спальню. «Ушла, она уже ушла», — запаниковал он, но, подскочив к двери спальни, неожиданно разглядел там Тиффани.

Нагнувшись, она пыталась нашарить что-то в темноте возле постели бабушки. Выпрямилась, и Перкинс увидел у нее в руках сумку, матерчатую сумку, точно такую же, как у Заха. Девушка повернулась, обеими руками удерживая свой багаж. Шагнула к двери и только тут заметила Перкинса.

Задыхаясь, она прошептала:

— Выпусти меня, Олли.

Перкинс шагнул к ней.

— Сперва ты расскажешь всю правду.

— Ты и сам знаешь правду. Ты просто не хочешь поверить. Дай мне пройти.

Девушка с вызовом глянула на него. Ринулась к двери, размахивая сумкой, наклонив голову, точно бодаться собралась.

На этот раз Перкинс не дрогнул, застыл в дверях. Сердце бешено колотилось. Страх все больше овладевал им. Тиффани едва не налетела на него, запрокинула голову, сверкнула серебристая прядь в волосах, отражая свет коридорной лампочки, сверкнули белые зубы, сверкнули глаза.