Чаша гнева

Казаков Дмитрий Львович

Лезу построили чтобы воевать. О роскоши его хозяин, что было совсем не похоже на епископа, даже не думал.

В низких сводчатых коридорах горели факелы, от хмурых стен веяло холодом. Патрули стояли у каждой лестницы, перед любой дверью. Должно быть, его святейшеству было кого опасаться.

Окованную железом двустворчатую дверь охраняли сразу шестеро вооруженных до зубов наемников. На пленников они посмотрели примерно с таким же выражением, с каким гурман на попавшую в его руки свиную ляжку.

– Ох, помилуй нас Святой Марциал! –

только и смог сказать Гаусельм. Робер крепче стиснул зубы.

За дверью оказался обширный зал. Пылающее в огромном камине пламя не могло обогреть его целиком, и в углах стояли жаровни, наполненные мерцающими угольями. На стенах красовались шкуры диких зверей и развешенное поверх них оружие, воздух был душный и тяжелый.

В кресле, стоящем перед камином, сидел человек. Подлокотники были выполнены в виде когтистых лап, а над спинкой поднималась искусно вырезанная голова хищной птицы, и в первое мгновение внимание Робера привлек именно предмет мебели, а не его обладатель.

Резкий, чуть гнусавый голос заставил его вздрогнуть.

– Кто это, Поль? – спросил сидящий в кресле, скорее всего – сам епископ.

– Добыча, ваше святейшество, – почтительно ответил черноволосый наемник, снявший при входе шлем, и в его голосе Роберу послышалась опаска. – Монах сообщества бенедиктинского, и рыцарь, называющий себя братом Ордена Храма.

– Тамплиер? – епископ поднялся, давая возможность себя разглядеть. Высокий и худой, он меньше всего походил на служителя церкви. Тонзура если и была, то успешно скрывалась в седеющих темных волосах, в движениях чувствовалась уверенность, вытянутое лицо покрывали длинные морщины.

Владыка Клермонского диоцеза был воином и вполне поспорил бы с Филиппом, епископом Бовэ [263] за звание самого воинственного прелата королевства.

Взгляд у хозяина замка Лезу был холодный и пристальный. Несколько мгновений он разглядывал Робера, донельзя напоминая при этом змею, изучающую будущий обед.

– Занятно, – проговорил он, – что делать одинокому тамплиеру в наших горах? Не иначе как это брат, нарушивший устав и теперь спасающийся бегством! Откуда ты родом, рыцарь?

263

будучи родом из семьи де Дрё, тот прославился храбростью, сражаясь в Святой Земле

– Я нормандец! – гордо ответил Робер. – И никогда я не бегал от братьев!

– Что касается твоего происхождения, ты не врешь, – кивнул епископ, – так говорить, словно пережевывая что-то, могут лишь уроженцы вашего герцогства! А вот что до остального – не знаю… Если я верну Ордену ренегата, то он явно будет мне благодарен… Поль, где у нас их ближайшее командорство?

– В Карлоте, ваше святейшество, – тут же отозвался наемник.

– Это почти двадцать лье на запад, – задумчиво проговорил прелат, оглаживая рукой

подбородок. – Ладно, решим потом. А ты что скажешь, монах? Я вижу у тебя лютню, неужели ты умеешь на ней играть?

– Меня знают как трубадура, – Файдит храбрился, но видно было, что ему не по себе.

– Да? – ничего не отразилось на лошадином лице владыки Клермонского. – Ну так спой что-нибудь, развлеки меня. Только не надо сирвент и кансон, от них у меня болит голова!

– Хорошо, – проговорил монах из Монтаудона, дрожащими руками вынимая лютню из чехла. – Я исполню жесту о Жираре Руссильонском…

Жалобно звякнули струны.

– Это случилось на Троицу веселой весной, – начал Гаусельм. – Карл собрал свой двор в Реймсе. Там было много храбрых сердцем, был там и папа с проповедью…

Епископ слушал с совершенно непроницаемым лицом. Нельзя было понять, нравится ему или нет. Соляными столбами замерли крепыш Поль и вошедшие с ним воины, призванные удерживать пленников от неразумных поступков.

– Хватит, – махнул рукой епископ, струны жалобно взвизгнули и умолкли. – Поешь ты хорошо, особенно для этих хвастунов из Лангедока, которые не знают, с какого конца браться за меч, но я люблю другие развлечения…

Файдит вздрогнул, а Робер вознес мысленную молитву, готовясь к немедленной смерти.

– Отведите их в темницу, – неожиданно сказал епископ. – Пусть посидят пока там. Потом я решу, что с ними делать. Лютню певуну оставьте.

Судя по выпучившимся от удивления глазам Поля, это был верх доброты.

– Да, ваше святейшество, – сказал он.

Еще не до конца понимая, что случилось, Робер, подталкиваемый в спину, вышел из зала. Их долго вели куда-то вниз, на неровных ступеньках ноги то и дело норовили поскользнуться, а факелы в руках стражников вырывали из тьмы поросшие мхом стены.

В коротком коридоре, которым лестница закончилась, стоял такой непроглядный мрак, что даже летучая мышь ничего не разглядела бы в нем. Тускло блеснули прутья толстенной решетки, из-за которой вяло сочился ужасающий смрад.

Загрохотал замок. Решетка отошла в сторону.

Робера толкнули вперед, в спину ему ткнулся охнувший Гаусельм.

Вновь грохот, затем протопали шаги, и все стихло. Пленники остались вдвоем, в темноте и вони.

Глава 19

Мне хорошо известно о храбрых рыцарях, жилище которых – в замке Монсальват, где хранится Грааль. Это – тамплиеры, которые часто отправляются в дальние походы в поисках приключений. От чего бы ни происходили их сражения, слава или унижение, они принимают все со спокойным сердцем во искупление своих грехов.

Вольфрам фон Эшенбах, «Персеваль». 1183

10 февраля 1208 г.

Овернь, замок Лезу и его окрестности

– Во имя Господа, это место не кажется мне приятным, – унылым голосом сообщил Гаусельм.