Чаша и крест
Шрифт:
Меня всегда трогало всеобщее волнение, которое охватывало «Алую розу», когда возвращался Генри. Я нигде не видела такой преданности домочадцев хозяину. Хлопали двери, слышался топот бегущих ног, то на одном этаже, то на другом раздавались возбужденные крики. Все, начиная от какой-нибудь посудомойки и до важного дворецкого, управлявшего многочисленным штатом слуг, торопились предстать перед милордом в главном вестибюле и присутствовать на вечернем богослужении.
Когда я подошла к лестнице, Генри как раз показался в дверях. Везде горели только что зажженные свечи. Слуги, числом более шестидесяти человек, стояли перед ним: мужчины кланялись, женщины приседали. И Гертруда
Впоследствии меня часто спрашивали, что именно делало Генри Кортни столь привлекательным человеком. Его трагическая гибель до сих пор не дает покоя всякому, кто не утратил душевной отзывчивости.
Что же, постараюсь объяснить. Ну, прежде всего, его внешность. Мой кузен, как, впрочем, и король Генрих, был внуком Эдуарда IV: оба они унаследовали от йоркширского монарха высокий рост, бледную кожу и голубые глаза. Кроме того, Генри Кортни еще обладал скромностью и простотой манер, доброжелательной открытостью и прямотой, а также неизменно сохранял спокойствие в любой ситуации. Он никогда и ни от кого не требовал, чтобы ему оказывали какие-то особые знаки почтения. Возможно, именно поэтому все и демонстрировали с такой охотой маркизу Эксетеру свое уважение и преданность.
Стоя вместе с другими на лестнице, я вдруг почувствовала, как кто-то берет меня за руку.
— Джоанна! — воскликнул Артур, ослепительно улыбаясь. — А я сегодня стрелял из лука!
Господи, до чего же у меня всякий раз теплело на душе, когда я видела радостную мордашку Артура! Прошло всего две недели, а речь его сильно изменилась в лучшую сторону. Это было похоже на чудо.
По заведенной домашней традиции мы запели любимый церковный гимн Генри:
Тебе пред окончаньем дня, Создатель, молимся сейчас, Чтоб, как всегда, Ты был, Господь, Хранитель и защитник нам.Глаза мои обратились на близнецов, Джеймса и Джозефа. Тот, которого я уже видела сегодня, пел с огромным воодушевлением. А вот второй близнец едва шевелил губами. Я слышала, что в детстве с Джозефом приключилась беда, в результате чего он слегка повредился в рассудке. И с тех пор брат старался всячески оберегать его и опекать. Вот и сейчас Джеймс слегка подталкивал Джозефа локтем, чтобы тот вспоминал слова гимна.
Когда мы закончили петь, Генри подошел к жене. По дороге он раздавал слугам улыбки, ободряюще кивал то одному, то другому.
— Миледи, — сказал он, целуя Гертруде руку.
— Милорд, — прошептала она.
По крайней мере, в одном Генри точно не был похож на Эдуарда IV, известного своими любовными похождениями. Всю свою жизнь мой кузен любил одну только Гертруду.
Народу за обедом всегда собиралось немного: из членов семьи — супруги Кортни, их сын Эдвард да мы с Артуром. Кроме того, с нами за одним столом ели Констанция и Чарльз (как люди уважаемые, поставленные во главе всех слуг Генри и Гертруды), а также семейный священник и юный учитель и наставник Эдварда, студент Оксфордского университета. Мы с Гертрудой разместились по одну сторону длинного стола, но между нами села Констанция, и лица хозяйки мне видно не было.
Оба мальчика целыми днями упражнялись в стрельбе из лука. И когда подали фазанов, Эдвард с отцом завели беседу о влиянии длины лука на точность выстрела. Артур слушал их, забыв обо всем на свете и стараясь не пропустить ни единого слова.
О, как мне хотелось, чтобы Артура ждало лучшее
— Скажи, Эдвард, а ведь правда же Артур демонстрирует большие успехи? — спросила Гертруда и, наклонившись в кресле, обернулась ко мне. — Может, он сам нам расскажет, чему сегодня научился?
Ее манера смотреть в глаза собеседнику так, словно она заговорщически ему подмигивает, была, как всегда, обворожительна. И вдобавок в который уже раз она словно бы каким-то сверхъестественным образом вдруг сумела заглянуть в мои мысли и узнать о моих надеждах, связанных с будущим Артура.
Я неуверенно улыбнулась в ответ и, слушая возбужденный рассказ малыша о том, как он провел день, наконец смогла попробовать фазана. Досадный дневной эпизод канул в прошлое, и, я надеялась, навсегда.
Разговор коснулся знакомых Кортни семейств, живущих на западе страны. Чарльз сообщил некоторые новости, которые узнал из присланных ему писем: у А. умер отец; Б. кругом в долгах как в шелках; урожай нынче из рук вон плох. Атмосфера за столом была мне знакома, примерно такие же разговоры велись и в Стаффордском замке: соседям тщательно перемывали косточки, обсуждали все, даже самые мельчайшие подробности чужой жизни, — разумеется, для присутствующих делалось исключение. Мою матушку подобные пересуды всегда страшно злили. Ей хотелось говорить на высокие темы: о важных политических событиях, о государственных делах. Но у Стаффордов это было не принято. Я поняла, что и в семействе Кортни тоже не любили разговоров о короле, его советниках и приближенных, о придворных делах и политике, о событиях в Англии и за рубежами нашей страны.
— Не забудь, послезавтра я устраиваю прием, — вдруг обратилась Гертруда к мужу. — Будут только свои и одни лишь дамы. За столом станут подавать пирожные и сладкие вина. Джоанне должно понравиться.
Она сказала это так, будто мне уже давно было известно об этом приеме, хотя я впервые о нем слышала. Генри так и просиял, а я попыталась скрыть удивление. Неужели Гертруда забыла предупредить меня? Но эта женщина никогда ничего не забывала. И с чего это, интересно, она взяла, что мне понравится? Ведь я согласилась погостить в Лондоне, выдвинув условие — не иметь ничего общего с королевским двором и придворными.
Неужели Гертруда специально ждала момента, чтобы «пригласить» меня в присутствии Генри, когда менее всего вероятно, что я стану артачиться?
Но, спохватившись, я отбросила эти мысли и устыдилась. Разве она не промолчала о нашей ссоре по поводу астрологии, разве не продемонстрировала при всех искренний интерес к Артуру? Я уж не говорю о великодушной доброжелательной заботе, которой в «Алой розе» нас окружали ежедневно, ежеминутно.
Генри Кортни положил вилку на стол.
— Я полагаю, настала минута поговорить еще об одном предстоящем событии, дорогая кузина. Каждую осень я устраиваю званый обед в честь своего лучшего друга Генри Поула, барона Монтегю. На этот раз обед назначен на четвертое ноября и будет проходить у нас в «Алой розе». И я бы очень хотел, чтобы вы, Джоанна, почтили нас своим присутствием. Мне кажется, вы знакомы с Монтегю, или я ошибаюсь?