Чаша и Крест
Шрифт:
Если бы тебя видели приятели-наемники, Женевьева де Ламорак — они обрушили бы нескрываемое презрение на голову хорошо знакомого им Кэри или Кэрин — в зависимости от того, в какой ипостаси они тебя знали. Ты презрительно усмехалась, когда во время осады замка Ваан Эггена с вас всех угрожали содрать кожу и выбросить за крепостные стены. Ты громко орала военные песни, и весь отряд подпевал тебе, когда семь дней подряд вам не давали ни хлеба, ни мяса, можно было только таскать вино из разбитых подвалов. Ты равнодушно пожимала плечами, когда пятый по счету айньский князь приказал выкинуть
Отвернись от самой себя с презрением, Женевьева де Ламорак. Отрежь свои рыжие кудри, промокшие спереди от слез, сожги их на костре и посыпь свою голову пеплом. Этот поступок и то будет гораздо более разумным.
Под утро Скильвинг и Ланграль, отчаявшись искать ее по всей округе, заглянули под навес, где стояли лошади. Женевьева спала, подтянув колени к груди и прислонившись к стене, видимо, совсем обессилев от плача и переживаний. Слипшиеся от слез ресницы торчали стрелками.
— Хм, — непонятным тоном произнес Скильвинг. — По крайней мере, она тоже неплохо умеет прятаться так, чтобы ее не находили.
Так начался их пятый день на валленской дороге — самый спокойный из всех, когда им даже не приходилось с боем пробиваться через очередной патруль. Граница была уже близко, но Ланграль упорно обходил стороной основной тракт. Вплоть до того, что настоял на том, чтобы они заночевали в лесу.
Больше всего возмущался Берси, из всех благ цивилизации особенно ценивший трактиры и подаваемый в них ужин. Люк вздохнул, но промолчал, подняв глаза к небу. Женевьева была настолько погружена в свои мысли, что даже не сразу отозвалась на восклицания Берси, который в первую очередь апеллировал к тому, что наследнице графства де Ламорак не пристало спать под деревом.
— Разве я не прав, графиня? — повторил он четыре раза подряд, прежде чем Женевьева очнулась и пожала плечами с абсолютным равнодушием.
— Пусть граф де Ланграль поступает, как сочтет нужным.
— Ты считаешь, что в тюрьме спится лучше, чем под деревом? — сказал на это Ланграль, и вопрос решился.
Скильвинг принес им пользу хотя бы тем, что моментально зажег костер, переворошив руками принесенную гору веток и что-то прошептав, чем вызвал полный восторг Берси и Люка. Они быстро вскипятили воды в нашедшемся у того же Скильвинга котелке, разварили сушеного мяса, но скудость ужина и усталость, накопившаяся за несколько дней постоянной скачки, быстро заставили их растянуться на земле возле костра, подложив под голову седла. Ланграль без единого слова ушел в темноту, поменявшись ролями с Люком. Но Женевьева подозревала, что он просто не хочет находиться с ней так близко у костра.
Она лежала, подложив руки под голову и бесцельно смотрела в темное небо, на котором созвездия иногда выглядывали из-за двигающихся облаков. Облака сливались по цвету с небом так, что их нельзя было различить, поэтому казалось, что звезды периодически подмигивают. Рядом мерно дышали
— И что ты собираешься делать в Валлене? — спросил он неожиданно — негромко, чтобы не разбудить спящих.
Женевьева повернула голову к костру, но лица Скильвинга разглядеть не могла — просто темная фигура, тоже поднявшая голову к небу. Вспыхивающий красноватый огонек на конце трубки освещал иногда только крючковатый нос и руки, скрещенные на посохе.
— Он сказал, что представит меня герцогу Джориану и добьется его покровительства.
— И ты веришь, что он это сделает?
— Да, — голос Женевьевы почти не дрогнул. Было видно, что она уже свыклась с этой мыслью. — Он это сделает, чтобы от меня избавиться.
— А зачем ты нужна герцогу Джориану?
— Ну… — Женевьева помедлила с ответом. Вообще-то об этом она еще совершенно не думала. — Я могла бы быть в свите его телохранителей.
— А тебе не приходило в голову, что в Валлене несколько другие порядки, чем в Айне? И что Джориану могут быть просто не нужны телохранители? По крайней мере, в таком количестве, чтобы он принимал к себе на службу первых попавшихся девиц только потому, что они прекрасно умеют размахивать шпагой?
— Я больше ничего не умею, — Женевьева пожала плечами. Прошли те времена, когда она обижалась на Скильвинга за подобные упреки. Ей казалось, что теперь она вообще ни на кого не может обидеться — она была слишком несчастна, а несчастье вытесняет всякие глупые мелочи.
— Ты просто не пыталась ничему научиться, — возразил Скильвинг.
— Наверно. Правда, иногда в Айне, когда я оказывалась в доме твоего друга Хейми — я иногда там пряталась, убегая от одного князя к следующему — я читала разные книги и даже пыталась их запомнить. Но драться я умею все-таки лучше… — честно призналась она, усмехнувшись в темноте.
— И что же именно ты читала?
— Ну, например, "Власть стихий". Или "Создание мира". Хотя мне больше всего нравилось переписывать рукописи на вашем языке. И еще читать старые истории про родословные ваших магистров.
— Не так и плохо, — пробормотал Скильвинг, на мгновение вытаскивая трубку изо рта. — Все-таки ты не так безнадежна, как мне показалось вначале.
Прежняя Женевьева де Ламорак выпалила бы несколько дерзких фраз, одна язвительнее другой. Новая только изобразила все такую же грустную усмешку:
— Знаешь, Скил, в жизни это все одинаково бесполезно. И умение драться, и знание древних книг.
— Это пройдет, — уверенно сказал старый колдун. — Послушай меня внимательно. Раз ты читала наши книги, ты знаешь, что такое Орден?
— Чаши или Креста? — уточнила Женевьева, приподнимаясь на локте.
— Мы не считаем крестоносцев настоящим Орденом. В полном смысле этого слова.
— Наверно, я все-таки знаю очень мало, — сказала Женевьева, помолчав. — По крайней мере, я бы не рискнула рассказывать об Ордене Чаши в лицо его Великому Магистру.
— Ты сможешь узнать о нем больше.
— Где?
— В Валлене. В моем доме. В доме Ордена. Насколько я могу судить, тебя может ждать в нем неплохая карьера.