Чаша огня
Шрифт:
— Возможно… Лучше если будет так.
— Почему?
Я не ответил, опустил глаза. Но Юли была слишком близко от меня, чтобы я мог уйти от ее вопрошающих глаз. Я, молча, смотрел, как тревожно пульсирует жилка на ее шее, боясь снова расстроить ее своим ответом.
— Ты спешишь улететь с Земли? — снова спросила она, словно угадав мои мысли. Голос ее дрогнул.
Я кивнул.
— И когда же?
— Восьмого сентября…
— Как? Так скоро?! Всего два дня?
Юли не смогла скрыть своего отчаяния. На глазах у нее снова заблестели слезы. Она поспешно
— Успокойся, — я погладил ее по плечу.
— Нет, нет! Не надо! Это сейчас пройдет…
Она снова повернулась ко мне. Белки глаз у нее покраснели. Она попыталась улыбнуться, но это у нее не получилось. Она прильнула к моей груди, тихо шепча:
— Максим… милый… Почему все так несправедливо? Почему?.. Ты знаешь?.. Неужели ты не знаешь?! Как же нам быть? Как?
— Успокойся, родная! Не надо об этом сейчас.
Я погладил ее по волосам. Они рассыпались под моими пальцами шелковистыми волнами. Юли еще крепче прижалась к моей груди, подняла голову.
— Знаешь, я отдам за тебя положительный голос! И папа отдаст. Обязательно отдаст!
— Спасибо, — грустно улыбнулся я ее наивной детской надежде. — Только, боюсь, это ничего не изменит для меня.
— Все равно, я буду голосовать за тебя! Мы все будем голосовать за тебя! Никто не должен думать о тебе плохо, никто!
Она уткнулась лицом мне в грудь и принялась целовать меня. Я машинально гладил ее по волосам, по спине, наблюдая за тем, как разгорается за окном заря, как мир обретает прежние яркие краски. Юли шептала что-то очень нежное и трогательное, и я, сам того не замечая, все крепче прижимал ее к своей груди, пытаясь заглушить тоскливую боль на сердце.
«В час, когда взойдет солнце и рассеется ночной мрак, ты увидишь, что дорога, по которой шел, привела тебя к краю пропасти…» — прочитанные когда-то, давно забытые строки неизвестного поэта всплыли в памяти, и душу наполнила невыразимая тоска. Понять бы раньше, осознать свою слепоту, чтобы не было таким ужасающим видение пропасти, разверзшейся под моими ногами. «Путь к свету, через долину тьмы», как сказано в одной древней книге, и этот путь оказался для меня роковым!
Я протянул руку и коснулся холодного стекла перед собой. На молочно-белой поверхности его метались лохматые тени. Разноцветный витраж поднимался высоко вверх узким арочным окном и обрывался под куполом светло-желтого, в золотистых разводах, потолка. В центре купола было большое круглое отверстие, сквозь которое внутрь помещения проникал солнечный свет, заставлявший светиться изнутри беломраморные пилоны. Еще один витраж разрезал противоположную стену за моей спиной. Лившийся сквозь разно-цветные стекла свет смешивался, создавая причудливое неестественное свечение в центре зала, сгущался фиолетовыми сумерками в глубокой нише между витражей. Вдоль округлых стен зала были расставлены низкие мягкие кресла. Кроме них здесь не было никакой мебели.
Как я забрел сюда?.. Зачем я здесь?.. Может быть, я искал здесь тишины и одиночества?.. Одиночества…
— Максим!
Низкий голос с металлическими нотками окликнул меня, нарушая первозданную тишину. Я обернулся. Влад Стив вышел из-под низкой арки, ведшей к боковому коридору, и остановился, молча глядя на меня.
Святое небо! Как он изменился за эти два дня! Когда-то прямые могучие плечи по-старчески поникли, лицо осунулось и приобрело какой-то землистый вид. Движения его стали медленными, как будто рассеянными. Кажется, он постарел лет на пятьдесят. Стив стоял и ждал, отведя потухший взгляд в сторону. Да, да! Пора идти, пора! Вот и настала минута, когда все решится для меня окончательно.
«В час, когда взойдет солнце и рассеется ночной мрак…»
Сейчас я перешагну порог зала заседаний Всеобщего Народного Совета, и вся моя прежняя жизнь останется по другую его сторону. В нее уже не будет возврата, — дорога назад будет отрезана навсегда!
«…когда взойдет солнце и рассеется ночной мрак, ты увидишь, что слепо шел обманным путем!»
Все верно! Наказание должно неотвратимо следовать за преступлением. Теперь я прозрел и принимаю это, как должное.
— Идем! — сказал Влад Стив.
Мы прошли светлым коридором, ведшим к главным залам Совета. Огромная ссутулившаяся спина Стива стояла перед моими глазами тяжелой серой скалой. Свернули направо, к просторной округлой площадке, на которую выходили три широкие лестницы розового мрамора, украшенные золотым литьем. Слева на стене, поблескивая в лучах солнца, красовалось огромное, литое из золота панно, отображавшее путь человечества к вершинам современности от самых истоков працивилизации. Здесь Стив остановился и молча, указал мне на стеклянные двери в стене. Я послушно шагнул через порог.
Просторное светлое помещение, в котором царил рассеянный белый свет, было почти пусто. Потолок из молочно-белого волокнистого стекла под острым углом уходил от входа вверх, к противоположной стене. Я повернул голову и увидел в глубине помещения, на небольшом возвышении, двух человек в белом. Они сидели в креслах из искусственного черного дерева с высокими спинками, и о чем-то негромко разговаривали между собой. Когда мы вошли, оба посмотрели в нашу сторону. Одного из них — Дана Эузу, председателя Совета ОСО — я узнал без труда. Второй, видимо, был членом Народного Совета: высокий, светловолосый и статный мужчина лет сорока, с лицом скандинавского типа, широкоплечий и атлетичный.
Дан Эузу поднялся со своего места и направился нам навстречу. Его собеседник сделал то же самое. Громадная фигура председателя Совета ОСО в белом просторном костюме выглядела особенно впечатляюще. Темная, почти черная кожа его блестела в лучах солнца, подобно полированному черному дереву, слегка отливая фиолетовым. Голубоватые белки его глаз и белозубый рот контрастно выделялись на этом широком и спокойном, как у древнего африканского бога, лице. Высокий лоб, обрамленный жесткими, слегка вьющимися волосами, говорил о великой мудрости, скрытой в этой непреклонной голове.