Чаша смерти
Шрифт:
— Но хата-то, хата какова! — все не мог успокоиться Леха.
— Да ладно тебе психовать, е…го народа полно! — успокаивал его толстый Хряк, вертя в огромных ладонях бокал. — Посудина, поди, старинная. Похоже, серебро. Знаю я одного, берет такие цацки. Вот прямо счас и пойдем к нему, он в это время как раз всегда дома.
— Вы идите, а я не пойду, — проворчал враз отчего-то скисший Сила. — Тут вас подожду. Глаза не глядят на эту штуку. Что за дела! Три дня, почитай, хату пас, засветился там, бабка какая-то подвернулась, и — всего делов! Но если
— Ладно тебе! — Сыч с силой хлопнул Леху промеж лопаток. — Рази я когда тебя накалывал?! Все будет в шоколаде, не сумлевайся!
Солидный, лысый, как коленка, любитель цацок открыл Сычу и Хряку неохотно, после долгого разглядывания визитеров в наиновейший навороченный дверной глазок, уговоров и пререканий. Дальше прихожей не пустил. Долго и тщательно осматривал бокал, царапал ногтем. Потом прошел в комнату, к захламленному письменному столу, оставив, впрочем, дверь открытой, снова осмотрел бокал, уже с помощью лупы, покапал разными реактивами и холодно заявил:
— Серебро, но низкопробное. Работа кустарная, пятидесятых годов. Особой ценности не представляет.
Сыч и Хряк недовольно заворчали:
— Как так, ценности не представляет?! Ты чего, дядя?! Сам же говоришь, что серебро! Серебро всегда денег стоит!
— Низкопробное серебро, говорю вам! Не верите, у других спросите. Ну, для лохов всяких, пожалуй, и сойдет, а настоящий покупатель не заинтересуется. А лох много все равно не заплатит. Впрочем, у меня есть один ювелир на примете, лом серебряный покупает, может, возьмет вашу вещь, на переплавку. Как хотите.
Лысый протянул бокал Сычу. Хряк толкнул Сыча локтем в бок, они переглянулись, и Хряк буркнул угрюмо:
— Ладно, говори, какая твоя цена?
Лысый вздохнул.
— Вот что, пацаны, у меня сейчас налички нет. Есть ящик водки. Хорошая водка, «Абсолют»!
Сыч взъярился:
— Ты чего, дядя?! У нас чего, ларек?! Куда мы ее девать будем, водку твою? Ты бабки гони!
— Нет сейчас бабок. Не хотите водку, не надо.
Хряк ухватил Сыча за рукав и зашипел ему в ухо:
— Ладно тебе, берем водку! Куда еще тащится с этим? Я и не знаю больше никого. А водка всегда пригодится!
Сыч, вдруг почувствовав отвращение к Лысому, к бокалу, к Хряку, и, заодно, к самому себе, вяло кивнул. В этот момент он готов был даром отдать бокал покупателю, лишь бы скорее уйти и забыть обо всей этой дурацкой истории.
— Ладно, годится.
Сыч и Хряк вдвоем стащили ящик вниз, поволокли было его домой, но, ослабевшие после двухдневной пьянки, не сдюжили. Встали на улице, начали ловить тачку, однако, из-за позднего времени, машин проезжало мало, а те, что попадались, не спешили подхватывать подозрительного вида парней. Наконец, нашелся какой-то храбрец, за полтинник сверху усадил приятелей, да еще помог с ящиком: засунул его в багажник, а после подсобил впереть на пятый этаж.
С грохотом и матюками вломившись в квартиру, доморощенные коммерсанты
Сыч и Хряк долго стояли остолбенело, наконец Хряк, совладав с прыгающими губами, просипел:
— Скорую вызывай!
Сыч, в ранней юности проучившийся целый семестр в медучилище, осторожно, боком подобрался к Силе, пощупал ему пульс на запястье и ошалело глянул на Хряка. Тот повторил:
— Чего замер?! Говорю, скорую!..
Сыч потряс головой и прошептал:
— Не, не надо…
— Как, не надо?! Ты че, тронулся совсем? Гляди, кровищи сколько! Звони в скорую, падла, говорю тебе, загнется щас Леха!
— Не, он готовый уже… Надо ментам…
— Как, готовый?! Ты че?
— Ага, готовый. И холодный уже. Хошь, сам потрогай. Надо ментов…
Хряк плюхнулся на кухонную табуретку и обхватил голову руками.
— Как же так? Чего это он? А кровь откуда? Кто-то вошел и пырнул его? Кто это мог быть? Кому Леха дорожку перебежал? Чего молчишь? Слушай, ты что-нибудь знаешь?
Сыч уселся рядом, взъерошил себе волосы и повторил:
— Надо ментов.
— С ума съехал? Ментов нельзя! Нас первых и повяжут. Нет, давай так…
Примерно через час Сыч и Хряк вышли из подъезда, пьяно раскачиваясь и бережно поддерживая с двух сторон невезучего Леху. Сыч то и дело принимался противным голосом исполнять репертуар группы «На-на». Хряк одергивал его и заботливо уговаривал Силу:
— Ну, давай! Шагай- шагай! Дома мама ждет, Лидка ждет, беспокоятся, поди… Ну, уже близко…
Так они дотащили мертвеца до центрального парка, темного, с единственным фонарем у входа, прошли немного вглубь по главной аллее и заботливо уложили его на скамейку лицом к спинке. Со стороны ничего особенного: подумаешь, парень принял за воротник, устал и прилег отдохнуть на лавочке. Искаженного лица не видно, на окровавленную майку кореша накинули чью-то завалявшуюся в прихожей ветровку. Устроив приятеля, друганы постояли над ним минуту. Хряк ныл:
— Ну как же так? Что делать теперь? Леха-то… Хоть слово какое скажи!
Сыч злобно буркнул:
— Ты еще молитву почитай! Все! Кончился Леха! Сваливать надо отсюда, пока никто не видел!
Он затравленно огляделся. Кругом была темень, и слабый фонарь у входа в парк света почти не прибавлял. Похоже, никто их не видел. Кто будет ночью пьяными любоваться? До завтра никто и не чухнется. А Лехе все равно теперь.
Так же, в обнимку, пьяно покачиваясь, они вернулись назад, сварили завалявшиеся в морозилке серые слипшиеся пельмени, откупорили бутылку «Абсолюта» из того самого ящика и уселись поминать другана.