Чаша страдания
Шрифт:
— Что же вы так и не позвонили мне?
Она растерялась от неожиданности, смущенно улыбнулась, покраснела:
— Я была очень занята, — и вспомнила, как он хвалил ее улыбку при их первой встрече. И в ней опять вдруг возникло то ощущение радости.
Алеша подошел и с интересом смотрел на них. Чтобы албанец не подумал, что Алеша ее муж или ухажер, Лиля неловко представила их:
— Это мой брат, Алеша. А это господин Аджей, из албанского посольства.
— Я не господин, я такой же товарищ, как вы. Албанцы тоже коммунисты.
— Извините, товарищ Аджей. Я думала, что если иностранец…
— Вы можете звать меня по имени — Влатко. А как вас зовут, я так и не знаю.
— Лиля.
— Красивое имя. Лиля, вам понравилась игра Рихтера?
— Я? Право, не знаю… Алеша, как ты считаешь?
— Это очень интересно. Ты должна поблагодарить и пойти.
— Приходите оба. Вот вам мои визитные карточки, позвоните, и я скажу вам дату и час, — и в руках у Лили опять оказалась такая же карточка, какую она разорвала год назад.
Когда они с Алешей уселись в кресла, она подумала: «Как хорошо, что я надела это голубое платье, оно очень идет мне». Алеша спросил:
— Где ты подцепила этого гренадера?
— Он сам подцепился, возле албанского посольства, рядом с институтом.
— Как он на тебя смотрел — весь сиял! По-моему, он неравнодушен к тебе.
— Ну тебя, Алешка! Видел человека пять минут и уже выдумал.
— А ты что-то очень смущалась. Ей-богу, что-то между вами проскользнуло.
— Глупости. Знаешь, я тогда рассказала про него родителям, они испугались, что он иностранец, и отговорили меня видеться с ним.
— Ну говорят же: курица не птица, Болгария не заграница. Можно сказать, что Албания тоже не заграница.
— А ты думаешь?..
— Я думаю, что если мужчина настойчиво приглашает тебя, а ты в ответ краснеешь, значит, вы друг другу нравитесь. Так чего же не встречаться?
— Алеша, мне неудобно одной прийти в посольство. Ты должен идти со мной. Только это тайна, ты не выдавай меня родителям.
Шестая симфония Чайковского с ее переходами от светлой радости к глубокому горю настроила Лилю на мысли об Аджее. Она снова гадала: позвонить или не позвонить? И решила: на этот раз — позвонить.
И вот Лиля, в сопровождении Алеши, впервые пришла в то красивое здание албанского посольства, которым раньше любовалась с улицы. Влатко встретил их у ворот, провел в зал — там собралась творческая элита Москвы, много было чопорных дипломатов и их красиво одетых жен. На Лиле тоже был красивый, хотя и скромный наряд — темно-синее платье и красная кофточка-накидка. Рихтер играл Шопена очень вдохновенно, но не долго. Потом был «а-ля фуршет» с коктейлями. Влатко принимал гостей, но старался весь вечер не отходить от Лили с Алешей. Он пошел провожать их до троллейбусной остановки, был оживлен, весело и остроумно рассказывал дипломатические сплетни. А потом долго махал рукой вслед удаляющемуся троллейбусу. Стоя на площадке, Алеша шепнул сестре:
— Теперь все ясно — он в тебя влюблен.
Очень непросто было Лиле встречаться с Влатко: дни она проводила в больнице, много ассистировала доктору Дамье на операциях, часто дежурила по ночам. А по вечерам ей надо было уделять внимание родителям, помогать Марии по хозяйству и проводить время с капризным отцом! Втайне от родителей она изредка договаривалась с Влатко по телефону-автомату о месте и времени встречи. Встречаться с иностранцем Лиля все-таки побаивалась. По Влатко было видно, что он не советский гражданин: намного лучше одет и у него не по-советски свободная манера держаться. Замечал он замешательство Лили или нет, но был с нею очень вежлив и осторожен. Ее даже удивляло, что он не проявлял никакой мужской настойчивости: за месяцы встреч он не пытался не только поцеловать, но даже обнять ее. Может быть, он, как иностранец, считает невозможным соблазнять советскую девушку? Но тогда — какие же это отношения? Да и вообще — он иностранец и в конце концов уедет обратно в свою страну. Рассуждая сама с собой, она думала: для чего эти встречи? Но сколько ни думала, а видеть его хотела все больше и больше. И каждый раз, когда они встречались, в ней
Они ходили на прогулки в сад «Эрмитаж» и в рестораны, он развлекал ее рассказами из своей богатой событиями жизни: как был партизаном во время войны, как скрывался в горах, как встретился в Тиране, столице Албании, с Энвером Ходжой, теперешним премьер-министром страны. Это Ходжа, большой поклонник Советского Союза, послал его работать в Москву. Влатко с любовью рассказывал о своей стране:
— Албания — маленькая, но красивая страна с богатой историей. Наши предки, иллирийцы, поселились на юге Балканского полуострова раньше греков и римлян, в седьмом веке до новой эры. Греки дали им толчок к развитию, но сами иллирийцы подарили истории несколько замечательных исторических фигур. Мать Александра Македонского была иллирийкой, или албанкой — что то же самое. Так что самого Александра можно считать наполовину иллирийцем. Несколько римских императоров, в том числе Константин Великий, установивший христианство в Римской империи, имели иллирийские корни. И в Византийской империи самым сильным императором был иллириец Юстиниан Первый. Потом, в тысяча четыреста тридцатом году нас завоевала Оттоманская империя — турки. К тому времени нашу страну уже официально называли Албанией, а народ — албанцами. Турки захватили в плен маленького сына нашего принца и вырастили его в своей столице Константинополе. С ним связана героическая легенда нашего народа. Его настоящее имя — Георг Кастриоти, он стал национальным героем под именем Скандербег в начале пятнадцатого века. Когда он узнал, что Албания восстала против турок, он встал на сторону своего народа, освободил Албанию и вернул ей христианскую религию вместо навязанного магометанства. Он правил двадцать пять лет, и это были самые героические годы албанцев.
— А я еврейка, — как бы невзначай сказала Лиля; она хотела проверить, как он отреагирует на это.
Влатко весело, даже обрадованно откликнулся:
— О, еврейский народ имеет еще более богатую историю. В Албании евреев называют «чифы». Значит, вы — чифа. Я очень уважаю евреев, это талантливый народ, создатель Библии.
Лиля спросила:
— А вы читали Библию?
— Конечно. И не только читал, я изучал Библию в школе.
— А мне не пришлось, у нас Библию не издают. Отец рассказывал мне некоторые легенды из нее. Мой отец был героем Гражданской войны, у него есть боевой орден. Но потом его несправедливо обвинили и сослали в лагерь на шестнадцать лет. Недавно его полностью реабилитировали и он вернулся. Я очень горжусь своим отцом.
Влатко слушал с интересом:
— Я был бы рад, если бы вы познакомили меня с ним и вашей мамой.
Лиля промолчала: вот этого она совсем не собиралась делать.
Как раз в разгар Лилиных встреч с Влатко у семьи Бергов случилась большая радость: Павел сумел выхлопотать еще одну комнату, освободившуюся в их коммунальной квартире. Теперь родители жили в одной комнате, а у Лили наконец появилась своя. И к ним сразу вернулась их старая домработница Нюша. Все такая же энергичная, она по-хозяйски отделила тонкой стенкой в Лилиной комнате уголок для себя, повесила в углу икону и занялась хозяйством семьи:
— Вы мне как родные, вот до чего уж я рада быть с вами, дорогие мои!
Марии сразу стало легче, и Павел тоже начал постепенно успокаиваться.
А время шло, на пятом и шестом, последних курсах института, началась настоящая эпидемия свадеб. Студентов ожидало распределение: всех рассылали по всей стране для обязательных трех лет отработки по назначению. Дальше всех старались отсылать евреев. Руперта Лузаника послали работать на север — в Карельскую республику, а Бориса Ламперта — в Казахстан. Женатые пары имели при распределении преимущество — их посылали вместе. К тому же возраст у всех выпускников уже подходил к двадцати пяти годам — девушкам пора замуж, а молодым мужчинам тоже можно подумывать о брачном союзе.