Чаша терпения
Шрифт:
Говорят, уйгуры на той стороне богато теперь живут, как в древности одни правители жили - елики.
– Дедушка, ты не умрешь, - говорил Мурат, - я отыщу для тебя бессмертную траву, и разотру в ступке, и смешаю ее с девясилом, семенами айвы, цветками гранатника и сельдереем.
И опять вышибал ветер слезы из дедовых глаз.
Однажды осенью дед впервые взял с собою внука и Кульджу. Они нагрузили двух осликов корзинами с овощами, дед ехал верхом, а Мурат шел по траве: жалел тонконогого ослика. Город немного испугал Мурата: так много было людей, лошадей, чихающих грузовиков,
Пес был гладкий, коротконогий, с маленькими ушами торчком.
Не раздумывая, Мурат перемахнул через забор, юркнул у кого-то под ногами и накрыл собаку своим телом. Вслед за тем он получил удар бамбуком по спине, да такой, что рубаха лопнула с треском.
– За что собаку бьете?
– закричал он и заплакал от нестерпимой болк.
– Убирайся подобру-поздорову, щенок, - коверкая уйгурские слова, прогундосил пузатый детина и снова замахнулся палкой.
– Убирайся! Из собачки этой мы сперва сделаем живую отбивную, а потом зажарим на вертеле. Мотай отсюда!
Плачущий Мурат кинулся защищать обреченного пса. Мальчишке всыпали еще несколько палок, но он не переставал кричать:
– Отдайте мне собаку! Отдайте собаку! Дедушка даст за нее мумие и жень-шень! Большой корень, длинней ладони!..
Детина долго радовался выгодной сделке: на полученный корешок можно было купить трех собак. Дедушка намазал вспухшую спину Мурата бальзамом из глиняной баночки к долго еще оглядывался на пузатого, что-то шепча.
На базаре они купили псу ошейник и ближе к вечеру отправились домой. Так у Мурата появился четвероногий друг. Его назвали Токо. Незаметно он вырос в могучего пса с широкими лапами и черной шерстью на загривке. Теперь, уходя в горы за травами или за сухим кустарником - кураем, .которым зимою топили печи, мальчик брал с собою Токо. Пес разрешал нагружать на себя курай, как на ослика. Он добросовестно отрабатывал свой хлеб. Со временем Токо наловчился добывать в зарослях зайцев, сурков, лисиц, даже приволок как-то шакала. За лисиц и зайцев дед Турсун сурово отчитывал пса.
– Большой грех убивать лису, о-ох, большой. Раньше лиса была человеком, да стала сбивать других людей разными хитростями, вот и наказал ее бог. И тебя, Токо, накажет.
– А кого еще бог наказал?
– спрашивал Мурат.
– Слона. Он был хлебопек, обвешивал покупателей. Медведя - продавал худую краску. Волка наказал; Этот был мясник в другой жизни, торговал мясом дохлых овец. Тащи лису обратно, Токо, тащи!
И чудо!
– Токо хватал мертвую лису за загривок и уволакивал в заросли шиповника. Вот каким догадливым оказался чуть было не забитый палками пес.
Однажды в пору цветения урюка, когда южные склоны гор заалели от тюльпанов, в деревушку ворвались бандиты. Они остановились перед домом дряхлого Рената Умарова - единственного книгочея по всей округе. Ими предводительствовал
Бандиты принялись выкидывать из дома Умарова книги. Он бегал от одного к другому, хватал за руки:
– Опомнитесь! Я собирал их всю жизнь! Там "Сутра золотого блеска"! Там "Алмазная колесница". Это же -целое тысячелетие!
– выкрикивал старик Ренат, поводя головой, и снова получил удар по шее.
В небе громыхнуло. Прикочевавшая из-за горы туча наваливалась темно-синим брюхом на деревушку. Ветер стих. Замолкли птицы.
– Дедушка!
– закричал Мурат.
– Что они делают?
– Молчи, Мурат, - сказал дед и зашатался. Колени у него подогнулись, он упал наземь. Соседи привели его домой под руки.
Такой грозы давно никто не помнил. До вечера бились в небе длинными мечами злые демоны, и прозрачная кровь из их ран проливалась на испуганную траву...
Вечером, отбиваясь от Токо дубинкой, в глинобитную мазанку вломился розовощекий.
– Пса на цепь, а то пристрелю!
– скомандовал он, и Мурат загнал Токо в будку. Когда он вернулся в дом, гость сидел за столом с двумя бутылками рисовой водки.
– Дай, думаю, переночую у колдуна, авось не превратит в свинью, ухмылялся розовощекий.
– Может, отвару какого нацедишь, чего-то сердчишко пошаливает, брюхо из штанов лезет, как квашня. Давай, давай, не жалей. Завтра все равно все твои зелья-притиранья в реку спустим.
Лежащий на низкой деревянной кровати дед отвернулся к стене.
– Ты нос не вороти, колдун, не вороти. Лучше о закуске позаботься, о грибочках да огурчиках. А с кровати слазь. На ней спать буду я. А тебя все равно в пустыню выгоним.
– Никуда я, сынок, отсюда не поеду. Жить-то мне осталось всего ничего, - вздохнул Турсун.
– Еще как поедешь, старый хрыч. Побежишь в пустыню резвее жеребчика. Он нехотя поднялся, подошел к кровати, пинком сбросил деда на пол. Задергался дед, захрипел, горлом хлынула кровь. Мурат впился зубами розовощекому в ухо и больше ничего не помнил.
Он пришел в себя от боли, потянулся рукой к правому уху, туда, куда впивались, как ему казалось, раскаленные иглы. Верхней половины уха как не бывало.
Он лизнул липкие соленые пальцы, застонал.
– Заткнись!
– сказал толстяк, успевший опорожнить обе бутылки.
– Моли бога, что все зубы еще не вычистил. Будешь знать, как кусаться, пес шелудивый.
Раньше говорили: око за око. Я же заявляю: ухо за ухо.
Ух-ух-ух-ух-ух!
– Он затряс животом, корчась от смеха.
Гость плюхнулся плашмя на кровать и засопел.
Внук прикрутил фитиль в лампе, сходил в сени за кувалдой, проверил, занавешены ли окна. По стеклам ползли змееныши дождя. Оглядываясь на деда, Мурат накрыл холстиной толстяка, вцепившегося руками в подушку, как будто подушка, как сказочный дракон, уносила его в поднебесье.
Когда пятно по холстине расползлось на полкровати, Мурат оглянулся: дед уже не лежал на полу, а сидел, прислоненный к лавке. Неужели жив?
– Мурат... пи-и-и-ить, - простонал дед. Его зубы стучали о края чашки, когда он с трудом глотал молоко.