Чаша Торна
Шрифт:
Я воздел руки над головой и произнес слова, вызвавшие покалывание в пальцах, которое постепенно становилось все сильнее и сильнее. Я терпел и, когда боль стала уже невыносимой, выбросил руки вперед, сжав кулаки и выставив в указующем жесте средние пальцы, одновременно завершая формулу заклинания.
Ослепительная вспышка, сопровождаемая грохотом, пронзила воздух. Звук был таким, что можно было лишиться слуха. Ослепительно белая стрела ударила точно туда, куда я целился, — чуть ниже груди, но, вопреки ожиданиям, не превратила эльфийку в пылающую головню. Тело страшно изогнулось, пальцы заскребли по мрамору, ломая ногти, рот, обрамленный ставшими синими от новой
Девушка билась на столе, ремни впивались в кожу, кое-где из-под них уже выступила синяя жидкость. Я в панике оглянулся — Учитель был совершенно спокоен и безучастно наблюдал за происходящим. Внезапно, заметив что-то, очевидное ему одному, он резко бросил:
— Хватай ее за руки и смотри в глаза! Ну!
Я понял, что на вопросы сейчас времени нет, и мертвой хваткой вцепился в запястья бьющейся эльфийки. Ее лицо на какое-то мгновение оказалось напротив моего, и глаза неожиданно распахнулись… Конвульсии тут же прекратились, крик стих. Ее такие красивые раньше глаза в упор, не мигая, смотрели на меня, и я почувствовал, как по спине ползет змейка страха — столько в этих глазах было холода, жестокости и жажды убийства.
— Ты слышишь меня?
— Я… слышу… тебя… — Слова вырывались изо рта с трудом, но это пройдет. Я знал, что страж просто еще не вполне освоилась с телом, которое покинула душа.
— Я твой господин.
— Ты… мой господин.
— Я приказываю, ты исполняешь.
— Ты приказываешь, я… исполняю. — Она по-прежнему не мигала, на лице не дрожал ни единый мускул, зрачки не двигались.
Мои руки, сжимающие ее запястья, не чувствовали биения пульса, хотя я знал, что сердце у нее сейчас бьется, пусть и очень редко, три-четыре удара там, где у человека — все шестьдесят. Я требовал клятвы верности — ритуал, придуманный неизвестно кем и неизвестно когда, к тому же совершенно лишенный смысла. Страж безусловно подчиняется тому, кто его активировал. Слова здесь ничего не значили, так же как этот немигающий взгляд, пронзавший меня, казалось, насквозь.
Внезапно я подумал о том, что нам повезло — повезло именно тем, что стражи сами определяют того, кому будут подчиняться. Захоти она убить меня сейчас — никакие ремни ее не удержали бы.
— Ты будешь хранить меня и тех, на кого я укажу.
— Я буду хранить тебя и тех, на кого ты укажешь.
Ее речь становилась все более гладкой, но слова звучали как-то мертво, равнодушно, совершенно без эмоций. Я поймал себя на крамольной мысли о том, что речь моего Учителя зачастую точно так же бывает лишена эмоций.
— Ты убьешь тех, кто посягнет на меня, и тех, на кого я укажу.
— Я убью…
— Ты умрешь вместе со мной.
— Я умру…
— Нарекаю тебя именем… Лэш. Встань и иди…
* * *
Этим же вечером мы с Учителем сидели на террасе — за день я чертовски устал и мне просто необходимо было вот так спокойно посидеть хотя бы с полчаса.
Лэш неподвижно как статуя стояла в темном углу, в нежной, почти детской руке была зажата длинная шпага великолепной стали. Обращалась она с ней пока неважно, но я знал, что научится она быстро. Неделя тренировок, и ни один мастер меча не сможет справиться с ней. Это тело не умеет забывать. Глаза Лэш медленно обшаривали окрестности в поисках грозящей мне, ее хозяину, опасности. Не хотел бы я сейчас оказаться здесь незваным гостем — пройдет несколько дней, прежде чем Лэш перестанет пытаться убить каждого, кого увидит. Пока же приходится давать ей ясные и четкие указания, не допускающие двояких толкований. Например, что Учитель является, безусловно, «своим»
— Скажите, Учитель, — нарушил я молчание, — а почему страж достался именно мне? Не лучше ли было бы вам получить такого телохранителя?
— Не лучше, — ответил он, как обычно, сухо. — Я и сам могу о себе позаботиться в отличие от тебя, лодыря.
— Скажите, Учитель, это ведь не первый страж, которого вы создаете?
— Не первый. — В его голосе сквозило явное нежелание продолжать тему, однако остановиться я не мог.
— И что с ним… или с ней… случилось?
Убить стража очень тяжело, почти невозможно. Он не разрушается от времени, как простые зомби. Он не поддается магии. Он не способен на измену, как, кстати, и на самоубийство. Страж, конечно, погибает вместе со своим господином, но Учитель ведь был жив, а значит, и этот вариант тоже отпадал.
— Его убили.
— Кто? Кто оказался столь силен, что смог убить стража?
Он долго молчал, и я уже решил было, что ответа так и не дождусь. Я и так, похоже, подошел к границам дозволенного — то, что Учитель не хочет отвечать на мои вопросы, было совершенно очевидно. До сих пор такого рода ситуации заканчивались одинаково — гробовой тишиной. И происходило это довольно часто, Учитель вообще не был склонен посвящать меня в детали его прошлой, да что там говорить, и нынешней жизни, — видать, было в ней много всякого. И все же в этот раз он ответил:
— Серый.
Одно слово, короткое и емкое. Слово, которое все объясняет. Серый Паладин. Ему это по силам… И бой не был равным. Стража все же можно убить, трудно, но можно. Серого же… Пока, по крайней мере, никому это не удалось. Пытались…
Учитель внезапно поднялся с кресла, и мне показалось, что он как-то сразу постарел и сгорбился. Он повернулся и молча пошел по направлению к двери, давая понять, что посиделки и вопросы на сегодня окончены. И все же я не сдержался.
— Учитель, а этот страж… он много для вас значил, да?
Он вздрогнул, как будто я ударил его в спину, и замер, уже почти переступив порог. Затем тихо, безжизненным голосом ответил на мой вопрос, и я вдруг понял, что этого ответа и ждал.
— Мой сын умер. Я… активировал его в стража. А Серый его убил.
Дверь за Учителем захлопнулась, и я остался на террасе один.
Глава 5 НАЕМНИКИ. ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Айрин очнулась. Голова трещала страшно, заставляя скрипеть зубами от боли. Девушка провела рукой по затылку и ощутила на пальцах густую, липкую влагу. Кровь…
Вокруг стояла кромешная тьма, сквозь которую не пробивался ни один даже самый захудалый лучик света. В какой-то момент она даже подумала, что ослепла, и чуть не закричала от ужаса, но потом усилием воли заставила себя успокоиться. Прежде чем действовать, сания прислушалась к своим ощущениям…
То, на чем она лежала, плавно покачивалось, до ее ушей доносился тихий плеск, а в воздухе было сыро — значит, она куда-то плывет. Видимо, на лодке или на плоту… Но как она здесь оказалась?
Воспоминания возвращались постепенно, продираясь сквозь паутину головной боли. Волшебница вспомнила лагерь, от которого она столь непредусмотрительно отошла в сторону, каменную плиту, такую на вид надежную и устойчивую и так легко ушедшую из-под ног, вспомнила короткий полет и свой наверняка никем не услышанный крик…