Часовой Армагеддона. Разводящий Апокалипсиса
Шрифт:
Послышался глухой звук удара, и Розенблюм замолчал.
— Хвала Емаю, — проскрипел один из жрецов. — Теперь мы можем испытать его дух!
— Был знак, — столь же скрежещущим голосом отозвался другой, — и подоспела жертва. Хвала Емаю!
Один из стоявших у алтаря схватил Валентина за волосы и рывком приподнял его голову, заставив смотреть прямо перед собой. Валентин увидел четыре пары жрецов, окруживших его с обеих сторон, и у своих ног — распятого на поставленной вертикально каменной плите Розенблюма. Должно быть, у меня что-то
— Готов ли ты с радостью принять Его? — спросил невидимый жрец, державший Валентина за волосы.
— Кого? — переспросил Валентин и тут же пожалел об этом. Жрец слегка повернул руку, и в глазах Валентина потемнело от боли. Восемь пар рук прижали его к алтарю, не дав забиться в корчах. Ни фига себе, подумал Валентин, когда боль отпустила; это ведь только предупреждение — а как же они тогда пытают?!
— Тогда смотри! — скомандовал жрец, сжав в кулаке волосы Валентина. Это тоже было больно, но по сравнению с только что испытанным — даже смешно.
Из-за плиты, на которой был распят Розенблюм, выступили два жреца. Один вытащил из рукава кривой нож средних размеров, другой просто выставил напоказ две белые, холеные ладони. Затем он поднес руку к лицу Розенблюма, отставил мизинец, сделал короткое движение — и вытянул правый глаз из мигом заполнившейся кровью глазницы.
Валентин зажмурился и сжался, с трудом подавив спазм. Они же его совсем изуродуют, подумал он; а что делать? Не пускать же в себя Емая? Черт, будь здесь хоть частица магии!..
Невыносимая боль прервала Валентина на полуслове. Он понял, что от него требуется, и разлепил глаза. Боль отступила, и Валентин увидел, что второй жрец не терял времени даром. Из надрезанного живота Розенблюма свисали две синие, в красных пятнах кишки.
Валентин снова зажмурился, на этот раз с трудом сдержав рвоту. Боль тут же пронзила тело, и Валентин обнаружил, что открыл глаза раньше, чем успел подумать об этом. Рефлекс сформировался, понял он, теперь жрецы смогут заставить меня смотреть на что угодно.
Стоявший слева жрец зацепил ногтем кожу на груди Розенблюма и содрал ее до самого паха — полосой шириной в ладонь. Валентин решил не зажмуриваться — что толку усугублять рефлекс? — и выиграл несколько секунд, чтобы подумать. Интересно, почему Розенблюм не кричит? Или крики пока не входят в программу? И еще — у меня же было сколько-то магии в теле? Куда она могла подеваться?
Жрец справа воткнул нож Розенблюму между ребер и принялся покачивать его туда-сюда, пытаясь что-то подцепить внутри. Когда в расширившемся разрезе показалось колышащееся легкое, Валентин понял, что долго не протянет. Еще пару таких сеансов анатомии — и стошнит, обязательно стошнит.
— Постойте, — взмолился Валентин, — чего вы хотите?
— Ты знаешь! — ответил жрец за спиной, снова хлестнув Валентина невыносимой болью.
Придя в себя, Валентин обшарил собственное тело в поисках
Валентин понял, что больше не выдержит. Умом он понимал, что все нанесенные Розенблюму повреждения ничуть не опасны для жизни; но то умом! Желудок имел на этот счет собственное мнение. Мне нужна передышка, подумал Валентин, передышка любой ценой. Сейчас он был согласен на все — на вечное заточение в стране мертвых, на участие в ритуале воскрешения и даже на пожизненную дружбу с Емаем, — на все, лишь бы перестать смотреть на то, что жрецы делали с Розенблюмом.
— Я согласен, — выдавил Валентин, закатывая глаза к потолку.
Жрец за спиной дернул волосы вниз, приложив затылок Валентина к холодному камню.
— Скажи это Ему! — повелел он, и камень под Валентином потеплел.
В сверкании солнечного света, невыносимого после полумрака пещеры, над Валентином навис громадный водяной человек.
— Попробовал? — спросил он, криво усмехаясь.
Валентин вытер выступившие на глазах слезы, шмыгнул носом и выдавил:
— Д-да…
Валентин разыгрывал слабость и отчаяние, чтобы не впасть в них по-настоящему. Шмыгая носом, он еще раз пробежался по телу мысленным взором и обнаружил-таки крупицы магии; выдавливая из себя жалкие звуки, он нащупал на среднем пальце правой руки кольцо с огненным мечом. Шкатулку Валентин оставил на потом — к ней следовало тянуться из пещеры жрецов, из места, находившегося в реальном мире.
— Раскинь руки, — повторил свое приказание Емай, — и откройся моей Силе!
Валентин, точно зачарованный, медленно развел руки в стороны. Медленно, потому что сейчас каждое мгновение стоило целой жизни. В водяном теле Емая не было магии; но кто сказал, что Емай находится там же, где его тело? Валентин потянулся к первопричине всех своих страданий — к яркой радуге над мраморным бассейном — и едва не вскрикнул от радости, нащупав там покрытую искажающими заклинаниями, свернутую в семь витков, незаметную для самой Смерти душу Емая. Только доведенный до полного отчаяния маг-землянин, привыкший черпать Силу откуда ни попадя, смог бы почувствовать едва заметное колебание нулевого магического фона. Не саму Силу — лишь слабый намек на то, что она совсем недавно была где-то рядом.
Точность против Силы, подумал Валентин, нацеливая заклинание. Он был совершенно уверен, что первый удар окажется и последним, и потому действовал с холодной отстраненностью, достигнутой долгими годами тренировок. Обозначить «жало» кончиками пальцев, направить огненный меч против ограждающих заклятий, точно рассчитать момент. Валентин сосредоточил все свое внимание на подготовке заклинания, и едва не упустил мгновение, когда Емай, распавшийся на струи холодной воды, обрушился сверху тропическим ливнем.