Часовой
Шрифт:
– Сейчас начало пятого, - сказала я.
– Не стой на ветру, заходи в будку. Ты можешь здесь посидеть на ящике, а минут через двадцать пойдешь и затопишь свою кочегарку.
Мы пошли в будку.
– Знаешь что?
– говорю я, когда она уселась на ящик.
– Я думаю пойти к начальнику госпиталя и попросить его, чтобы он перевел тебя на другую работу.
– Ой, что ты, что ты!..
– говорит она.
– Я же видела, как тебе таскать дрова тяжело!
– Да, таскать дрова тяжело, - говорит она.
– А дальше легче. Пилишь
– А я подумала, что ты не выдержишь,- сказала я.
– Выдержу, - говорит она.
– А тогда ты мне все сказала правильно… Что бы я делала дома? А у вас кругом народ. То один, то другой заглянет ко мне в кочегарку через окошко, и все с шуткой. Мне даже домой ходить неохота. Ведь я в квартире осталась одна. Входишь - пусто. Вспоминаешь, что там было…
– Ты мне про своего отца жуткое рассказывала. Он тебе говорил: «Лена, навари щей!», «Лена, навари каши!» И ты все варишь, варишь…
– Да, варила - и все без толку. Щи варила с мясом кашу - со сгущенным молоком…
– Как?
– говорю я.
– Даже молоко сгущенное у вас было?
– Было, - говорит она, - но зато все вещи променяли.
– Вы это доставали за вещи? Ну, а тот, кто у вас вещи выменивал, откуда он все это брал в такое время?
– спросила я.
– Откуда?.. Я не знаю… Но отец думал, что он таскает из госпиталя.
– Из госпиталя? Вот как!
Мне это очень не понравилось. Хоть не из нашего госпиталя, а все равно ведь он таскал от раненых. А Лена об этом говорит так просто. И куда же часовые в этом госпитале смотрят?
– Его у нас в Гавани знали, - говорит Лена, - кто начинает сильно слабеть, тут он и подвернется. Тогда ему отдавали все без разбора.
– Ну вот как назвать такого человека?! Крадет у раненых бойцов. И этого мало: еще обирает в городе умирающих! Кругом беда, а он на этом деньги наживает!
– А ведь ты верно говоришь!..- сказала Лена.
– Как его назвать?
– говорю я.- Гад!
– Нет, даже гадом назвать мало, - сказала Лена и вдруг вскочила с ящика.
– Постой, постой!
– сказала я.
– Кто-то идет!.. Слышишь?.. Сейчас посмотрю…
Я вышла из будки. Теперь не только пятнышки на стенах корпуса можно было разглядеть. Видно было, как чисто метла дяди Васи вымела панель.
На дворе ни души. А по-моему, кто-то шел по направлению к будке. Шаги были слышны уже совсем близко и точно растаяли… Быть может, кто-то вышел на площадку?.. Я заглянула в калитку. И на площадке никого не видно. Но беспокоиться нечего: теперь не попадешь с площадки на улицу и с улицы на площадку не попадешь. Лазейка заделана тщательно…
Я вернулась в будку…
– Наверное, кто-нибудь прошел из корпуса в корпус, -
– Раз уже ходят, - говорит Лена, - значит, времени много, мне пора…
– А ты мне хотела что-то сказать?
– Хотела…
– Ну, говори скорей и не громко, чтобы не мешать мне прислушиваться.
– Ладно, - сказала Лена, - я потихоньку… У нас была жиличка. Моя кровать стояла у стены, а она за стенкой копошилась в комнате рядом. Она вставать уже не могла. Когда отец мой умер, тот к ней зашел. Я через стенку слышала, он ей сказал: «Вам кто приносит? У вас ценности есть? Давайте мне. Я вам еды достану». Ну, как ты думаешь, он ей чего-нибудь принес?.. Ничего не принес. Он тогда зашел, увидел, что жить ей осталось недолго, взял вещи и больше не приходил.
– Вот мерзавец!
– Я боялась после, - говорит Лена.
– Боялась, что он ко мне придет, но больше я его не видела…
– Недаром, - говорю я, - теперь есть в городе поговорка. Желают спастись от снарядов и от злых людей…
– Мне пора!
– сказала Лена.
Но дверь вдруг заслонила фигура. Я смотрю, что-то знакомое… серое… противогаз через плечо, кепка, лицо одутловатое… Медведев!..
Он вошел в будку, пригнув голову.
– Здравствуйте!
– говорит и кланяется мне, даже приподнял кепку.
– Я от Кондратьича, так разрешите…
И, не задерживаясь больше, сам крючок маленькой дверцы откинул и вышел…
Что это? Точно он со мной сговорился! Я шагнула за ним, но только вижу спину. И он удаляется в переулке так быстро, даже ползет по мне неприятный холодок… Хоть он и племянник Кондратьича, племянник-дистрофик, так Кондратьич его назвал, все-таки нехорошо…
Он, наверно, пришел к Кондратьичу под вечер, как тогда. Разве не мог он уйти раньше? На рассвете надо уходить. И почему, когда он подходил к будке, я его шагов не слышала?
Шаги по асфальту слышны издалека. А он точно вырос в дверях будки.
А может быть, когда я слышала шаги, это шел он. Но только он не дошел до будки, а повернул на площадку. И на площадке я его не заметила. А потом с площадки он пошел в будку. Калитка так близко от будки, что шагов не услышишь. Раз шагнул, и все. Да, так может быть… Но зачем ему идти на площадку?.. Ах вот, лазейка ему тоже известна!.. Теперь лазейка заделана, и пришлось ему через будку идти… Очень на это похоже… Или опять я выдумываю…
– Что он тебе сказал?
– вдруг говорит Лена.
Я повернулась. Лена еще здесь, а я думала, она уже ушла.
– Он сказал: «Я от Кондратьича»…
– И ты его пропустила! Пропустила…
– А что?
– спросила я.
– Я его узнала сразу, - говорит она.
– Узнала?.. Ты его знаешь?
– Знаю…
– Кто же это?
– спрашиваю я, и сердце сжимается.
– Тот самый… гад?..
– Да, - сказала она.
Глава XIII. РЫБИЙ ЖИР