Часовщик
Шрифт:
«Черт… пора», — понял Томазо.
Он не имел права рассекречивать сведений об этой монете вплоть до особого распоряжения, но почта в Арагоне шла с задержками, и распоряжение могло просто находиться в пути. А ситуация уже выходила из-под контроля.
— Нет, падре Ансельмо невиновен, — взял на себя всю полноту ответственности Томазо, встал, вытащил из-за пазухи королевский указ и подошел к столу судьи. — Читайте.
Мади аль-Мехмед принял документ, быстро пробежал его глазами и непонимающе наморщил лоб.
— Вы хотите сказать, эта монета — подлинная? Королевская?
— Вот именно, —
— Следовательно, ее сбыт законен… — тихо проговорил судья. Он был совершенно раздавлен таким поворотом.
— Точно, — кивнул Томазо.
Мади аль-Мехмед поднял глаза на исповедника.
— Но ведь факт подмены вещественного доказательства Трибуналом остается. Это ведь тоже преступление.
9
Стопа монетная — установленные в законодательном порядке вес и количество драгоценного металла монеты
Томазо язвительно улыбнулся.
— Бросьте, коллега… Вам с братом Агостино еще до-олго работать вместе. Так стоит ли ссориться из-за такого пустяка? И потом, вы же сами сказали: нет вреда, значит, нет и преступления.
Председатель суда возмущенно пыхнул в бороду, а потом, неохотно принимая очевидное, подтвердил:
— Да, это так.
Час второй
Олаф вылетел из здания суда как ошпаренный.
— Король нарушил конституции фуэрос 10 ! — орал он. — Люди! Бурбон изменил присяге!
10
Фуэрос — свод законов, регламентировавший права, привилегий и обязанности городских и сельских общин (исп.)
— Что ты говоришь? — растерянно моргали глазами ремесленники, подмастерья и даже рабы. — Как он мог изменить присяге Арагону?
— Монеты были настоящие! — на бегу кричал мастеровой. — Король уменьшил долю золота в монете!
— Как?! Без разрешения кортеса?
— Кто сказал?!
— Откуда знаешь?!
Но Олаф только отмахивался и бежал дальше, и, лишь оказавшись в мастерской старейшины цеха, вывалил все и подробно.
— Значит, председатель суда знает? — мгновенно отреагировал старейшина.
Запыхавшийся Олаф молча кивнул.
Старейшина поднялся и подошел к двери, возле которой уже толпились взбудораженные слухами мастеровые.
— Тихо!
Ремесленники умолкли. И тогда старейшина снова повернулся к Олафу:
— Ну, сеньору Франсиско Сиснеросу, как нашему отцу и покровителю, мы, конечно, петицию напишем. Он это дело так не оставит. Но вот тебе надо спрятаться.
Олаф непонимающе моргнул.
— Почему? Я, что ли, конституции нарушил?
Старейшина сурово поджал губы.
— Ты оскорбил священника. Но если монеты подлинные, значит, Ансельмо имел право ими расплатиться.
Олаф раскрыл рот, да так и замер.
— Разумеется, когда кортес принудит Бурбона отменить этот противозаконный указ, ты снова будешь прав… — успокаивающе поднял руку старейшина. — Но сейчас ты в глазах Церкви и Короны — богохульник и клеветник.
Мастер так и сидел, не в силах выдавить ни слова.
— И не расстраивайся ты так! — рассердился старейшина. — Лучше Пресвятой Деве Арагонской свечку поставь. За то, что святые отцы об этом в горячке не подумали…
Первым делом Олаф кинулся искать Бруно в башне внезапно остановившихся часов. Взлетел по скрипучей лестнице под крышу храма, оглядел изъятый регулятор хода и выбитый стопор и улыбнулся. Забрался по шестерням повыше, заглянул на верхнюю площадку и сразу отметил взглядом несколько пятен крови.
— Эх, Бруно, Бруно…
«А может быть, он уже дома? Или в мастерской?»
Олаф стремительно сбежал по лестнице, пересек небольшую площадь перед храмом, свернул на узенькую, ведущую к реке улочку и сразу же столкнулся с двумя дюжими монахами.
— Он? — прищурился один.
— Он, — кивнул второй. — Берем.
Олаф бросился назад и понял, что деться уже некуда. Навстречу ему, с другой стороны улочки, шли еще двое доминиканцев.
Бруно искал Олафа по всему городу. Но его не было ни дома, ни в мастерской, ни у судьи, ни в совете цеха.
— Я посоветовал ему на время скрыться, — неохотно оторвался от составления петиции покровителю города сеньору Франсиско старейшина цеха.
— Почему? — не понял Бруно. — Разве не доказано, что монету разбавил медью и серебром сам король, а вовсе не Олаф?
Старейшина поморщился.
— Твой отец оскорбил священника.
— Он заслужил, — пожал плечами Бруно.
Старейшина невесело улыбнулся.
— Все так, Бруно, вот только падре Ансельмо служит не только Богу, но и Церкви. Ты понимаешь разницу, малыш?
Бруно на секунду задумался, развернулся и вышел прочь.
Едва Амир с помощью Феофила раздел и затащил Марко на очищенный от старой крови, отскобленный операционный стол, хлопнула дверь. Амир обернулся и увидел того самого сеньора в плаще и рядом с ним — Комиссара христианского церковного суда.
— Жить будет? — глядя поверх Амира, обратился к врачу-греку сеньор.
— Исключено, — коротко ответил тот. Амир упрямо стиснул зубы, а сеньор повернулся к инквизитору:
— Ваш епископат имеет право беатификации 11 . Позаботьтесь, чтобы первая жертва еретиков была внесена в ряды католических блаженных. Я думаю, Папа пойдет вам навстречу.
Монах сурово кивнул.
Амир яростно покосился на непрошеных гостей и знаком перевел внимание грека на себя.
11
Беатификация (от лат.beatus — блаженный и facere — делать) — в католической церкви акт причисления того или иного лица к числу блаженных