Частичка тебя. Мое счастье
Шрифт:
У моей жизни очень своеобразно выражается любовь ко мне.
– Я давно знаю Еву, – Артем снова шагает ко мне, приходится сделать шаг от него, чтобы расстояние между нами не уменьшалось, – да, мы с ней периодически спим, чтобы сбросить скопившееся напряжение. И только.
И только! Он говорит: “И только!”
После того, как я сама сказала ему, что значит для меня близость подобного рода? Сама чувствую, как стекленеют мои глаза.
Что ж, проведем этот разговор на понятном моему собеседнику языке.
– Вчера
Ответ я знаю, и знаю, что больно все равно будет.
И все как я и думала – он плотно стискивает губы, а потом – коротко кивает.
Что ж, спасибо, что без вранья.
– Ну так и почему мы все еще об этом разговариваем? – улыбаюсь я через силу. – Я не ваш вариант, Артем Валерьевич, это было очевидно.
– Не существует никаких “моих” вариантов, – Тимирязев резко дергает головой, – есть ты, и я постоянно о тебе думаю. Каждый день. Я прошу у тебя прощения за вчерашнее. К тому же, я ведь тебе ничего не обещал. Ты не пришла на свидание, я имел право…
Он затыкается на полуслове, заметив и мою болезненную гримасу, и сам поняв, что понесло его совсем не в ту степь.
– Я не буду той, кто лишает вас каких-то прав, Артем Валерьевич, – я ежусь, снова скрещивая руки на груди, —давайте не будем терять вашего драгоценного времени. Я буду только вашим администратором. Больше мне ничего не надо.
– Моим администратором? – неожиданно кисло проговаривает Артем. – Или администратором Ольшанского?
Вопрос звучит ужасно странно.
– А что, есть разница?
– Оказывается есть, – глаза Тимирязева неожиданно остро вспыхивают, – особенно с учетом того, что очевидно лично мне. О том, как ты смотришь на него. Как он на тебя. Между вами явно не закрыто много личных вопросов. Что странно, с учетом его близящейся свадьбы.
Пару секунд я молча смотрю в светло-ореховые глаза Артема и пытаюсь понять, что мне на это отвечать.
А потом понимаю – ничего. Ничего мне тут не нужно отвечать, нужно развернуться и уйти нафиг.
Мужчина, выбравший другую женщину, пытается лезть в мою запретную зону, и более того, решил, что имеет право меня судить. А дальше что? Угрозы?
Будешь со мной или…
– Наш разговор не окончен, – слышу я за спиной жесткое.
– Окончен, – бесцветно отрезаю я и закрываю за собой дверь.
К черту!
Я иду к своей палате под дивный звон в ушах. Меньше всего я ожидала от Артема вот таких вот предъявлений. Он казался другим. Казался – ключевое слово, пожалуй.
– Энджи, – я вздрагиваю и понимаю, что шла по коридору практически вслепую – ничего не видя перед собой.
Удивительно ли, что я почти впилилась в Галину Дмитриевну, свою лечащую врачицу. И только шагнувший мне наперерез Ольшанский успевает меня перехватить до столкновения.
Твердые пальцы на плечах – как дно, за которое следует уцепиться моим якорям. Не время для душевного
– Ты в порядке? – Ник крепче стискивает мои плечи, заглядывая в глаза.
И вот хоть волком вой, прося его так не делать.
– Да.
Ложь дается мне легко, но выходит плохо. Ник едва заметно морщится, и только по этому я понимаю, что он мне не поверил.
– Спасибо, что зашли, Николай Андреевич, – улыбаюсь я натянуто и шагаю мимо. Только бы не…
– Давай хоть до палаты тебя провожу.
…увязался за мной.
Черт!
– Тут пять шагов, я и сама могу дойти.
– Ну, не пять, а двадцать пять, и все-таки провожу. Еще вчера я тебя отправлял в больницу. Вряд ли ты исцелилась всего лишь за сутки.
Я слышу одобрительное фырканье Галины Дмитриевны и с трудом удерживаюсь от стона.
Она ведь как и все думает… Даже не подозревая, что этот конкретный “папаша” плевать на меня хотел. Он просто делает, как правильно в его системе мушкетерских ценностей. И плевать, что мне даром это не нужно.
Ладно, черт с ним. Я пролетаю оставшееся расстояние за несколько секунд и резко разворачиваюсь к Нику.
– Все, проводил, свободен.
– Ты не могла бы освободить мою сумку, Эндж? – улыбка Ника выглядит неестественно спокойной. – Мне не хотелось нарушать твоих границ и делать это самостоятельно.
– А разве ты не торопишься? – едко цежу я, чувствуя как внутри побулькивает злость. – К работе, к невесте, к свадебным хлопотам?
– Пятнадцать минут у меня есть. Я подожду.
– Вам вообще-то нельзя здесь находиться, – пытаюсь отбиться из последних сил.
– Втроем – нельзя. Одному – можно. Ну и на всякий случай… – Ольшанский поправляет сдвинутую на подбородок медицинскую маску.
Каждый раз когда я с ним говорю – испытываю непередаваемое ощущение, будто я цунами, а он – волнорез, предназначенный для моего уничтожения. Иначе почему раз за разом направленное в его сторону недовольство неизбежно оказывается проигнорировано?
И он не уйдет без сумки. Я его знаю. Боже, как же бесит, что я его настолько хорошо знаю.
– Что ж, придется сделать это побыстрее, – тихо шиплю я и, желая покончить с этим, шагаю в палату.
Ник без лишних слов двигает следом.
В палате чуточку попроще – здесь Ирина рассказывает кому-то по телефону, как плохо и скучно ей в больнице, с деталями – про то, как паршиво здесь кормят. Её много, её очень много. И хорошо, потому что…
– Как прошло с Тимирязевым?
Удивительный он все-таки человек. Умудряется не повышая голос перекричать очень громкую Ирину.
– Никак, – я раздраженно дергаю за язычок молнии, расстегивая стоящую на моей кровати спортивную сумку, – лучше бы не говорила. Можешь позлорадствовать.