Частичка тебя. На память
Шрифт:
Он все равно нюхает меня, и ласково тыкается в руку мордой, намекая, что после долгой разлуки можно как-то и побольше порадоваться.
— Ты ж мой мальчик, — я порывисто двигаюсь ближе, позволяя Люцу ткнуться мордой в мое плечо.
И вправду мой. Верный до конца, не уступившей какой-то выскочке.
Будто самый последний клочок моей прежней жизни, неведомым образом сохранившийся и переживший бурю. Теплый такой, мягкий, огромный…
Я даже ловлю себя на том, что по лицу текут слезы — вопреки
Люцик стоит смирно, щекочет мне шею и щеку беспокойными губами, будто целует. А я глажу его по голове, по шее, шепчу всякую нежную дурь, типа «хороший, хороший мальчик» и давлюсь радостными смешками и слезами.
И почему я раньше к нему не пришла? Ведь никто же не запрещал.
Нет, я отчаянно боялась, что и он окажется в прошлом, что за год он меня забыл, что ему уже по нраву какая-то другая всадница. И окажется, что ничего-то не сохраняется, и двигаться вперед нужно совсем без оглядки, а это так страшно, страшно…
Надо было раньше, да!
И эту невыносимую инфекцию «Ольшанский» уже давно пора было выбросить из головы. После первого разрыва еще. Сейчас чего уж, мне есть за что ему сказать спасибо, но…
Но надо уже двигаться дальше. И не просто «для отвлечения», а для себя.
Тем более, что в мою дверь один персонаж уже только что тараном не стучит…
От Люца я отстраняюсь и ощущаю себя, будто после приема к психотерапевту. Опустошенной, но настроенной на позитив. И кто там не верит в лошадиную терапию? Дураки? О да! Те еще!
Люциус обиженно ржет, быстро понимая, что сеанс обнимашек и поглажушек окончен.
— Ну, ну, не переживай малыш, я тебя еще обязательно навещу, — я кошусь на часы и понимаю, что мне придется ускорить шаг, если я хочу прийти к Артему вовремя.
Конюшня открыта с двух сторон и я выбираю дверь с конца, она как раз выходит к центру клуба.
За спиной я слышу тревожное ржание Люциуса, и сама на самом деле испытываю досаду от того, что наша встреча продлилась так мало времени. Ничего, мы еще нагоним.
Громкий звяк металлического ведра за спиной заставляет меня остановиться. Это Люцик так психует?
Нет, ведро лежит посреди коридора. Почему-то — напротив распахнутого настежь шестого денника.
Странно.
Иван вроде ушел в другую сторону. Это какой-то другой конюх зашел к больной Весте? Да и шорохов с той стороны я не слышу.
С одной стороны — я тороплюсь, с другой стороны — это минутная проверка. Вдруг кто-то забыл закрыть денник? Больная беременная кобыла может и выйти, и вот в этом случае может пострадать кто-то из клиентов.
Я подхожу ближе, осторожно, стараясь особо не шуметь — если Веста решит выйти прямо сейчас мне придется прятаться в одном из пустых денников.
Веста не выходит — я слышу через стенку её нервное фырканье.
Что ж, отлично, осталось только убедиться что в стойле точно нет людей и можно запереть дверь и рвануть к Артему.
— Есть кто? — я осторожно просовываю голову в денник, и оглядываюсь, замечая лежащую на соломе в дальнем углу красотку Весту. Копытом не прилетит — и слава боку.
Денник пуст, если не считать кобылы. Что ж, кому-то за это непременно влетит! И я, не я, если…
Резкий толчок в спину заставляет меня подавиться собственной мыслью. Я обдираю плечо, врезаюсь в стену другим, на пару секунд теряю четкое понимание происходящего.
А потом за моей спиной громко хлопает дверь стойла. Лязгает засов. Я слышу быстро удаляющиеся шаги и понимаю…
Я осталась одна. В одном маленьком тесном помещении с нервной непредсказуемой кобылой. И телефона у меня с собой нет.
Твою мать!
Самое первое что вбивают любому гостю конного клуба и что усваивают не все люди, лошадь — опасное животное. И плевать что оно не хищник, если лошадь чувствует себя опасность — ей достаточно и того, что ты можешь стоять между ней и тем местом, куда ей надо попасть.
И человек ничего не сможет противопоставить взрослой лошади которая весит полтонны и вооружена копытами и зубами.
И первое что я понимаю — я стою и смотрю в глаза лошади, которая прижимает уши к голове. Первый маркер тревоги…
Наверное стоило бы дернуть головой, может я бы хоть что-то успела заметить из облика того, кто меня толкнул, но вот сейчас — сейчас весь мой мир сжался в одну точку.
И заставить себя дышать у меня получается еле-еле.
В голове никаких цензурных слов, одни нецензурные.
Мать-мать-мать-мать!
Что мне делать?
Что?
Я кошусь взглядом в сторону двери, все-таки. Возможно получится просунуть руку сквозь решетку верхней части и нащупать засов?
Вот только я не помню, на какой высоте у этой двери расположен засов. И не хотела бы проверять это опытным путем, имея за спиной нервничающую кобылу, которой моя возня может не понравиться.
Может кого-то позвать?
Но кого?
Я точно помню, что конюшня была пуста, когда я окидывала её взглядом. Конюхи не круглосуточно торчат в конюшнях, да и большая часть лошадей сейчас на выработке или на свободном выпасе, в конюшнях только те, которые как Люц — плохо себя повели и нуждаются в перерыве, или…