Частная жизнь адмирала Нельсона
Шрифт:
Далее Нельсон живописал вольную манеру обращения принца с юными дамами и горечь разочарования дам постарше, с которыми он отказывался танцевать. И хотя расплачиваться приходилось бессонными ночами — «всего дважды или трижды удавалось ему лечь спать до рассвета», —
Нельсон «примирился со своим положением чичероне по отношению к его королевскому высочеству», ибо «по-настоящему любил честь принца». Правда, честь честью, но Нельсон, хоть и с большой неохотой, вынужден признать — молодой человек нередко изрядно ему досаждал. Взять, к примеру, случай с Айзеком Шомбергом, способным и добропорядочным, правда, несколько заносчивым офицером, назначенным на «Пегас» первым лейтенантом, с тем чтобы рядом с непредсказуемым капитаном королевских кровей всегда находился человек двенадцатью годами его старше, на которого можно положиться.
Шомберг — отдаленный родственник графа фон Шомберга, немецкого солдата удачи, осевшего в Англии примерно столетие назад, — в отличие от Нельсона явно не питал возвышенных
Не имея под рукой достаточного количества офицеров в капитанском звании для созыва трибунала, Нельсон велел посадить Шомберга под арест и издал приказ, запрещающий офицерам требовать военного трибунала «по пустякам». Быть может, в душе он и испытывал сочувствие к Шомбергу, однако же никак его не обнаружил. Капитану Локеру Нельсон писал: «Его королевское высочество поддерживает на судне строгую дисциплину, и без всякого преувеличения должен сказать: немного мне встречалось фрегатов, где служба стояла бы на такой высоте. Правда, с офицерами ему приходится нелегко, особенно с первым лейтенантом. Я посадил его под арест».
Поразмыслив над ситуацией, Нельсон пришел к выводу: возможно, и принц несет за нее свою долю ответственности, и написал ему письмо, где, стараясь изо всех сил не задеть самолюбия человека, чьего покровительства он менее всего хотел бы лишиться, изъяснялся в на редкость льстивом тоне:
«Если истинное величие состоит в истинной добродетели, то… Ваше Высочество наилучшим образом подтвердили эту истину в случае с мистером Шомбергом… Предубеждения, как мне известно, Вашему Высочеству никогда не были свойственны и, уверен, не будут свойственны и впредь: они несовместимы с внутренним достоинством Человека Чести. Разумеется, Шомберг поспешил с письмом. Но теперь, когда его нет рядом с Вами, извините мне, мой принц, дерзость и позвольте дать совет: даруйте ему свое высочайшее прощение. Взгляните на дело с той высоты, на которой Вы пребываете. Никто из нас не без греха. Грех Шомберга состоит в поспешности, но имея в виду его качества как офицера, я бы, скажу со всей прямотой, не стал ему ставить это в упрек… Принцам редко, очень редко выпадает на долю общаться с людьми бескорыстными и беспристрастными. Я отнюдь не считаю себя исключением, но… единственная моя корысть состоит в том, чтобы Ваше Королевское Высочество сделались величайшим и лучшим из людей, когда-либо родившихся в нашей стране».
Пропустив мимо ушей славословия, принц надменно отверг просьбу амнистировать столь дерзкого офицера. Он этого никогда не делал ранее и не будет делать впредь, а уж в случае с Шомбергом и подавно. «На судне у меня все более или менее в порядке, — заключает принц-капитан. — Я провел два заседания военного трибунала, на одном из них к ста ударам плетьми приговорили проштрафившегося оружейника, на другом — к пятидесяти матроса». Принц приговорил к экзекуции даже немецкого художника, оказавшегося на борту «Пегаса», чтобы написать тропический пейзаж, и чем-то его задевшего. Более того, у принца руки чесались наказать и тех офицеров из собственной команды, которые выражали сочувствие Шомбергу, заходя к нему в каюту, где он содержался под домашним арестом. Одного из них, лейтенанта Уильяма Хоупа, с позором отправили домой без свидетельства о службе, требующегося для получения денежного довольствия.
В конце концов Шомберга решили тоже отправить домой, не подвергая суду военного трибунала, если тот извинится за свое поведение. Первый лейтенант пошел на предложенную сделку. Но история на том не закончилась.
По возвращении домой «еретика» немедленно назначили первым лейтенантом на «Барфлер» — флагманский корабль лорда Худа. Взбешенный принц Уильям отправил адмиралу письмо, выдержанное в таких выражениях, что его самого можно было счесть достойным суда военного трибунала.
«Не могу найти слов для выражения чувств… Поддержка Шомберга со стороны Вашей светлости и позиция лорда Хау (первого лорда адмиралтейства), осуждающего мои действия в отношении мистера Хоупа, оскорбляют мое профессиональное достоинство. При всей своей любви и уважении
Нельсон встал на сторону принца. «Не могу не согласиться с написанным им лорду Худу», — заметил он. В свою очередь, принц признавал: «несмотря на молодость», капитан Нельсон обнаруживает способность к «здравому суждению».
Итак, близость между ними сохранилась, и, узнав о намерении Нельсона жениться на миссис Нисбет, принц выразил желание участвовать в брачной церемонии, хотя когда именно, не указал. «Вот что значит выйти замуж за моряка», — писал Нельсон невесте, явно польщенный желанием принца почтить свадьбу своим присутствием. «Это для меня большая честь», — говорил Нельсон миссис Нисбет. «Поистине, Его Королевское Высочество всегда относился ко мне как к другу, ничуть не подчеркивая огромную разницу в нашем положении, — продолжал он. — Никогда еще Его Королевское Высочество не наносил визита в частный дом и не намерен поступать так и впредь. Наш случай — исключение. Поверьте, я всегда буду стремиться вести себя, не нанося никому ущерба… и не слишком обращать на себя внимание. Главное для меня — честь».
Бракосочетание состоялось в Монпелье 11 марта 1787 года. Свидетелем со стороны жениха стал лейтенант Дигби Дейт с «Борея». Все прошло славно, без сучка без задоринки. Принц произнес смешную и, для разнообразия, не слишком длинную речь (что было в данном случае весьма уместно), поздравив друга, «заарканившего первую красавицу острова». Но иные из офицеров Нельсона отнеслись к его выбору с настороженностью. Один из них слышал, будто невеста обладает лишь двумя достоинствами — прекрасным цветом лица и «выдающимся отсутствием интеллекта». Другой, а именно капитан Томас Прингл, пять лет назад отправившийся с Нельсоном из Корка в Америку, сетовал: «Флот потерял одно из лучших своих украшений. Женитьба такого офицера — поистине национальная утрата. Не случись этой беды, Нельсон, думается, стал бы величайшим героем в морском деле».
ГЛАВА 7
Норфолк
Не быть счастливчиком — преступление, которого я не могу не совершить, и потому никому из великих нет до меня дела
Последние дни Нельсона в качестве командира «Борея» складывались так скверно и тускло, что любого другого, менее преданного делу офицера, это могло бы заставить без лишних сожалений сменить службу на домашний очаг и половинное капитанское жалованье. Сначала два коммерсанта предоставили совершенно убийственные свидетельства коррупции, в которой погрязли некоторые правительственные чиновники на Подветренных островах. Чиновники, в свою очередь, обратились с жалобой к принцу Уильяму. Он передал дело Нельсону, и тот занялся исследованием вопроса с тем же трудолюбием и прилежанием, с какими в свое время стремился привести в действие Навигационные акты. Убежденный в том, что выдвинутые негоциантами обвинения в мошенничестве, распространенном в таможенной службе и морском департаменте, имеют под собой веские основания, Нельсон засыпал лондонских деятелей, начиная с премьер-министра и далее вниз по иерархической лестнице, посланиями, где настаивал на тщательной проверке поступивших жалоб. В результате он сделался в Уайтхолле фигурой столь же непопулярной, какой являлся в пору неуклонного преследования американских торговцев. После продолжительного и безрезультатного обмена корреспонденцией генеральный инспектор артиллерии отписал капитану Нельсону: «Со всем почтением к Вашей милости выражаю свою уверенность в Вашем неизменном рвении на службе Его Величества, и заставившем Вас так энергично взяться за это дело». Однако же, что касается ближайшего будущего, Нельсону дали понять — означенное рвение вряд ли возбудит к нему симпатии в официальных кругах в целом, а среди лордов адмиралтейства в особенности.
Затем возникло еще одно дело: некий опытный и умелый моряк дезертировал с «Реттлера», судна под командованием капитана Уилфрида Коллингвуда. Нельсон как председательствующий в суде военного трибунала должен был приговорить дезертира к смертной казни. Однако же, получив просьбу отсрочить приведение приговора в исполнение, он уступил ей и под собственную ответственность освободил жертву из-под стражи. Получив выговор от адмиралтейства за превышение полномочий, Нельсон попытался оправдать свои действия, что принесло ему новый нагоняй, правда, уже после того, как он продемонстрировал решимость поддерживать дисциплину на собственном судне, где распорядился дать по десятку плетей трем матросом, замеченным в пьянстве. А несколько недель спустя Нельсон, заслуживший незадолго до того характеристику «чрезвычайно строгого командира», который с годами, «вероятно, станет еще суровее», приговорил к экзекуции уже восьмерых — троих за «подстрекательские речи», остальных за «неповиновение и пренебрежение обязанностями». Когда экипаж наконец распустили — в ноябре 1787 года, после долгой отсрочки, вызванной угрозой новой войны с Францией, — матросы с облегчением отправились по домам, отклонив любые предложения продолжить службу под командой этого капитана. Повторилась история пятилетней давности, случившаяся на «Альбермарле» в Портсмуте — тогда матросы также отказались возобновить контракт с Нельсоном.