Частная жизнь вождей - Ленин, Сталин, Троцкий

Ткаченко Владимир Герасимович

Хотелось бы отметить некоторые особенности супружеской жизни Ленина и Крупской. Когда она приехала в село Шушенское, Ленин был на охоте. По этому поводу авторы некоторых книг о Ленине придумывают различные причины. Так, Б. Оpca-Койдановская делает заключение:

"Можно представить себе состояние женщины, которая стремилась к нему через всю страну, а он даже не соизволил встретить ее! Как же так?

Да очень просто, если допустить, что Ленин рассчитывал, что к нему едет фиктивная жена." (См. цит. произв. "Интимная жизнь Ленина", с. 93).

Дело не в том, что Ленин ждал "фиктивную жену". Н. Крупская не была для него таковой. Просто Ленин в этом случае проявил присущую ему деликатность: Крупская ещё не была его женой, они никогда до этой встречи, да и после нее, не целовались и не обнимались на людях. Поэтому Ленин решил,

что лучше будет, если Надежда приедет в его отсутствие, демонстрировать свои отношения с Крупской на людях он не хотел, да и она к этому, видимо, не стремилась.

Другой особенностью их супружеской жизни было то, что у них никогда не было общей спальной кровати, кровати всегда были две, детей у них тоже не было, может быть, этому препятствовала базедова болезнь, которая началась у Крупской во время ссылки.

Деликатность Ленина была не природной чертой его характера, а приобретенной. Ленин вращался в кругу русской интеллигенции, где отношения друг к другу были деликатные, вежливые, предупредительные. Но эта деликатность сыграла однажды, уже в советское время, плохую шутку с Лениным, когда тот совершил политическую ошибку. О ней мы расскажем ниже, тем более она имеет прямое отношение к Н. Крупской, его жене.

Н. Крупская о жизни в ссылке:

"Дешевизна в этом Шушенском была поразительная. Например, Владимир Ильич за свое жалование - восьмирублевое пособие - имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья... Правда, обед и ужин был простоват - одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока не съест; покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь...

Зажили семейно. Летом никого нельзя было найти в помощь по хозяйству... Мы с мамой воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худущая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство".

Так как у Зыряновых, где с начала ссылки жил Ленин, мужики часто напивались пьяными, и семье Ленина жить там было во многих отношениях неудобно, они перебрались 10 июля 1898 года на другую квартиру - полдома с огородом наняли за четыре рубля. В одноэтажном доме они занимали три комнаты. Первая служила столовой и приемной, в её углу стоял столик Надежды Константиновны, а напротив - другой стол, с книгами и газетами. Между столовой и спальней была маленькая комнатка - кабинет Владимира Ильича.

В ссылке Владимир Ильич носил русские косоворотки, которые очень любил, а поверх - серый пиджак. Работал Владимир Ильич чаще всего стоя возле сделанной по его заказу в Шушенском конторки, на которой помещалась лампа...

В спальне было несколько деревянных стульев, стол, книжная полка и две деревянных кровати. Матрацы свои Ленин и Крупская сами набили соломой.

Из воспоминаний Н. Крупской.

Август 1898 года:

"В Шуше очень даже хорошо летом. Мы каждый день ходим по вечерам гулять, мама-то далеко не ходит, ну а мы иногда и подальше куда-нибудь отправляемся. Вечером тут совсем в воздухе сырости нет и гулять отлично. Комаров хотя много, и мы пошили себе сетки, но комары почему-то специально едят Володю, а в общем жить дают. Гулять с нами ходит знаменитая "охотничья" собака, которая все время, как сумасшедшая, гоняет птиц, чем всегда возмущает Володю. Володя на охоту это время не ходит (охотник он все же не особенно страстный), птицы что ли на гнездах сидят, и даже охотничьи сапоги снесены на погреб. Вместо охоты Володя попробовал было заняться рыбной ловлей, ездил как-то за Енисей на ночь налимов удить, но после последней поездки, когда не удалось поймать ни одной рыбешки, что-то больше нет разговору о налимах. А за Енисеем чудо как хорошо! Мы как-то ездили туда с массой всякого рода приключений, так очень хорошо было.

На нас последние дни было сделано "нашествие иноплеменников", частью из Минусы, частью из окрестностей, публика самая разнохарактерная. В нашей мирной жизни это произвело целую сумятицу, и мы к концу несколько очумели. Особенно доняли нас разные "хозяйственные" разговоры о лошадях, коровах, свиньях и т. д. Тут все увлекаются хозяйством, даже и мы было завели пол-лошади (один из здешних обывателей взял из волости под расписку лошадь, мы хотели покупать ей корм и за это могли бы пользоваться лошадью сколько

угодно), но наши пол-лошади оказались таким изъезженным конем, который 3 версты везет 1/2 часа, пришлось отдать его обратно, и это наше хозяйственное предприятие потерпело фиаско. Зато усердно собираем грибы, рыжиков и груздей у нас куча. Володя сначала заявил, что не любит и не умеет грибов собирать, а теперь его из лесу не вытащишь, приходит в настоящий "грибной раж"... Не думаю, чтобы наш "помещичий дом" был очень холоден, тут раньше писарь жил, так говорит - ничего, тепло. Во всяком случае мы примем все предосторожности: заказали войлоки, замажем тщательно окна, сделаем кругом дома завалинку и т. д. У нас в каждой комнате печь, так что, надо думать, очень холодно-то не будет".

Ноябрь 1898 года:

"Еще занятие - каток. Около нашего дома на речке по инициативе Володи и Оскара сооружен каток, помогали учитель (В. П. Стародубцев) и ещё кое-кто из обывателей. Володя катается отлично и даже закладывает руки в карманы своей серой куртки, как самый заправский спортсмен... я вовсе кататься не умею; для меня соорудили кресло, около которого я и стараюсь (впрочем, я только 2 раза каталась и делаю уже некоторые успехи), учитель ждет ещё коньков. Для местной публики мы представляем даровое зрелище: дивятся на Володю, потешаются надо мной и Оскаром и немилосердно грызут орехи и кидают шелуху на наш знаменитый каток. Собака Дженни очень неодобрительно относится к катку, она предпочитала бы носиться по поскотине, совать морду в снег и приносить Володе всякие редкости вроде старых лошадиных подков... Володей мама недовольна: он недавно самым добросовестным образом принял тетерку за гуся, ел и хвалил: хороший гусь, не жирный. Да, ещё есть развлечение. На рождество мы собираемся в город, и Володя к тому времени шахматы приготовляет, собирается сразиться не на живот, а на смерть с Лепешинским. Шахматы Володя режет из коры, обыкновенно по вечерам, когда уже окончательно "упишется". Иногда меня призывает на совет, какую голову соорудить королю или талию какую сделать королеве. У меня о шахматах представление самое слабое, лошадь путаю со слоном, но советы даю храбро, и шахматы выходят удивительные...

Поздней осенью, пока не выпал ещё снег, но уже замерзли реки, далеко ходили по протоке - каждый камешек, каждая рыбешка видны подо льдом, точно волшебное царство какое-то. А зимой, когда замерзает ртуть в градусниках и реки промерзают до дна, вода идет сверх льда и быстро покрывается ледком, можно было катить на коньках версты по две по гнущейся под ногами наледи. Все это страшно любил Владимир Ильич".

Из воспоминаний ссыльного А. С. Шаповалова:

"Летом 1899 года, возвращаясь однажды из волости, я заметил одноколку, показавшуюся из-за угла. Седоки - мужчина и женщина - не могли быть крестьянами. Оба были одеты в городские костюмы. А молодая женщина с миловидным бледным лицом носила на голове даже городскую шляпу. "Не новые ли это ссыльные?" - явилась у меня мысль, но, всмотревшись внимательнее в них, я торопливо побежал навстречу одноколке. В седоке я, к своей радости, узнал Владимира Ильича, а в его спутнице - Надежду Константиновну.

Первой меня узнала Надежда Константиновна.

– Володя, - услыхал я, - ведь это Александр Сидорыч.

У Надежды Константиновны было необыкновенно милое, симпатичное лицо, которое делалось ещё привлекательнее, когда она улыбалась.

– Здравствуйте, Александр Сидорыч. Как хорошо, что мы вас встретили. Куда это вы?

– Едемте ко мне, - сказал я.
– Во-первых, это в двух шагах отсюда, во-вторых, у меня хозяйка - свой человек, и, наконец, Фридрих Вильгельмович и Егор Васильевич ушли ещё вчера с вечера на охоту и вернутся вечером.

Я жил в это время у крестьянки Ветвиновой, на той же площади, где находилась волость. Я ввел Владимира Ильича и Надежду Константиновну в свою комнату, указал им воду для умывания, заказал чаю и "шаньги", а сам сбегал на квартиры товарищей Ленгника и Барамзина и оставил у каждого по записке с извещением о приезде Владимира Ильича и Надежды Константиновны. Когда я вернулся в свою комнату, хозяйка уже вносила кипящий самовар и большое блюдо с только что испеченными горячими румяными "шаньгами". Владимир Ильич и Надежда Константиновна, умывшись с дороги, сидели перед столом и рассматривали мои книги и тетрадь, в которую я вносил свои заметки, выдержки из прочитанных книг, цитаты, цифровой материал и прочее. В той же тетради было переписано множество революционных гимнов и стихотворений наших русских поэтов.