Частная жизнь женщины в Древней Руси и Московии. Невеста, жена, любовница

Пушкарева Наталья Львовна

Если судить по текстам челобитных на имя государя конца XVII века, матери в Московии нередко были главными защитницами интересов и здоровья своих «сынишек» и «дочеришек» до их совершеннолетия, особенно если они выполняли опекунские функции («Отдала я, сирота ваша, сынишку своего Антошку Микифору сыну Усенкову на шесть лет, и в ту шесть лет выучит… сынишка моего живописному мастерству. И он, Микифор, сынишка моего учал бить нестерпимыми побои, напрасну и з двора от себя сослал… Пожалуйте меня, сироту, велите тово Микифора допросит, чего он моего сынишка не учит…»; или: «Отдала я, раба ваша, сына своего Козму Моисеева в научение пению нотному мещанину Тимофею Степанову, а он, государь, не похотел сына моего учить пению нотному, учал бит[ь] и увечить…» [245] ). Отдав детей «в учебу», матери продолжали сопереживать их успехам и неудачам, стремились защитить их от невзгод. Подобные заботы вначале об учебе, а затем о служебных и финансовых делах уже выросших сыновей, о благополучии и бесконфликтности семейной жизни дочерей сопровождали зачастую весь жизненный путь матерей, относившихся к делам своих «чад» как к своим собственным.

245

МосДиБП. № 130. С. 116 (1691 г.); № 21 (отд. 5). С. 287–289 (1688 г.).

Матери часто и весьма активно помогли детям в управлении хозяйственными делами их имений, пока те находились на «государевой

службе». «Свет мой, — писала, например, мать князя В. В. Голицына княгиня Т. И. Голицына в 80-е годы XVII века, — здесь слух носится, что будет государев указ со всех вотчин имать по полуполтини з двора, а со вдов и недорослей и с манастырей вдвое, да кои на службах, и с тех имать по полуполтине…» Терзаемая сомнениями, она просила подтвердить или опровергнуть этот «слух». [246]

246

ВИМОИДР. Кн. 6. М., 1850. С. 45.

Переписка матерей со взрослыми сыновьями была в порядке вещей в течение уже нескольких столетий. Однако эмоциональное богатство она приобрела лишь во второй половине XVII века. [247] Письма же родителей, в частности матерей, маленьким детям были в это время, судя по дошедшим до нас документам личного происхождения, явлением редким — это направление в эпистолярном жанре еще только зарождалось.

Взрослые дети считали своим нравственным долгом помнить о материнском доме, писать туда письма, интересоваться здоровьем «родительницы». «Пожалуй, матушка (форма обращения к свекрови. — Н. П.) прикажи ко мне черкнуть, жива-ль мама и здорова ль она доехала…» [248] Выразительно признание царя Алексея Михайловича в одном из писем к матери: «А твоего день рожества по чину [мы] честно пировали, точию о том оскоблилися (были огорчены. — Н. П.), что лицем клицю не видалися, но духом с тобою [мы] всегда нераздельны…» Примерно в те же годы было написано письмо И. И. Чаадаева племяннице, княгине П. А. Хованской (к тому времени уже замужней и «матерой» — то есть имеющей своих детей), в котором он поучал ее: «Милость свою к матери покажи, не забудь…» [249] А Ф. Д. Маслов, называя дом своей матери истинно «праведным», просил ее почаще «писать про свое здоров[ь]я» и добавлял: «А мне бы слышать про твое здоров[ь]я, радоватца…» Ниже он сообщал, что «послал милости твоей икорки к сырной недели — извол[ь] кушат[ь] да радоват[ься]…» [250]

247

См., напр., переписку инокини Марфы, матери царя Михаила Федоровича Романова, с сыном 1619-1620-х гг.: ПРГ. Т. I. С. 11–63 и др.

248

ПСРЛ. Т. II. Под 1187 г. С. 443. Подробнее см.: ЖДР. 96–98. Грамотки. С. 63. № 105; ВИМОИДР. Т. VI. М., 1850. С. 56; Частная переписка. № 131. С. 409 и др.

249

ПРГ. Вып. V. С. 28–29.; И. И. Чаадаев — П. А. Хованской. Конец XVII в. // Частная переписка. № 146. С. 421.

250

Ф. Д. Маслов — А. С. Масловой. Конец 1690-х гг. // ИпИРН-РЯ. № 75. С. 114.

Впрочем, как и во все времена, старики родители, и особенно часто матери, ласково пеняли своим выросшим чадам за редкость писем: «Досадно мне, свет мой, что ты к нам не пишешь ни о чем…»; «что ты ко мне не пишешь про свое здоровье, а про мое не спрашиваешь, али тебе, свет мой, не надобна?» [251] (типичный упрек матерей, адресованный сыновьям, но не дочерям и невесткам, отличавшимся, судя по всему, б'oльшей заботливостью).

При чтении документов личной переписки XVII века невольно возникает вопрос о соответствии целей и результатов материнского воспитания в России того времени. Не удивительно, что у образованной, умной, наблюдательной, блестяще владевшей словом княгини Т. И. Голицыной вырос сын, сосредоточивший в своих руках руководство важнейшими государственными делами, причем сделал это, не принадлежа к царской фамилии. Другой пример «соответствия» дидактических устремлений и «плодов воспитания» — поступок «выборного головы» Мурома Дружины Осорьина. Мать воспитала его в строгом уважении к нормам христианского благочестия, милостивым и справедливым. Признательностью сына матери за ее «труды добродетельны и подвиги» стала в 30—40-е годы XVII века инициированная Дружиной запись биографии Ульянии в литературной форме, близкой к агиографической. [252] Сын окружил мать — обычную женщину, мирянку — идеалом святости, выражая тем самым благоговейное почтение к ее замечательным душевным качествам.

251

А. Ф. Хованская — сыну, П. И. Хованскому. Конец XVII в. // Частная переписка. № 4. С. 297; № 6. С. 298.

252

РО РГБ. Собр. ОЛДП. № Q. 688. Л. 144.

Многочисленные источники свидетельствуют, что основные моральные, а также религиозные нормы усваивались детьми именно в общении с матерью. Примеры тому можно найти в агиографии и письменных памятниках. [253] Есть они и в поучениях детям, написанных старообрядцами, например Аввакумом («не обленись, жена, детей понужати к молитве») или его «дщерью духовной» Е. П. Урусовой («не резвися, имей чистоту душевную и телесную, ведай, мой свет, блудники в огне вечно мучатся и ты берегися от той погибели, буди кроток и смирен, буди со мной во единой вере истинной…» [254] ). Любая мать в любом древнерусском литературном или фольклорном произведении требовала от «чада» «блюстися» плотских наслаждений и «зело огорчалась», если ее «моление» и «епистолия» не доходили до адресата. Ни в одном письме, ни в одном литературном сюжете XVII века (как и в ранних памятниках) не найти примеров того, что мать склонила сына к недостойному поступку. [255] Нет таких примеров и в судебных актах.

253

См., напр., о Ксении Тверской — воспитательнице князя Михаила и прототипе героини ПоТОм: ПСРЛ. СПб., 1851. Т. V. С. 207; изображения ее обучающей сына по религиозным книгам: Вздорнов Г. И. Искусство книги в Древней Руси. М., 1980. Прилож. 18; ИРИ. М.,1955. Т. 3. С. 21.

254

РО ГИМ. Собр. Вострякова. № 1009. Л. 112об.; «Сыну Васеньке…». Письмо Е. П. Урусовой 1673 г. // ПЛДР. XVII (1). С. 588.

255

Единственное исключение: ПЛДР. XVII (1). С. 427–441.

В реальной жизни каждая мать ежедневно стояла пред выбором «средств воздействия» на свое «чадо» и, вероятно, далеко не всегда предпочитала

слово физическому наказанию. Педагогическая литература XVII века такого выбора, однако, не давала, настаивая непременно на воспитании мудрым словом («Бий первее словом, а не жезлом» [256] ) и «собственным образцом» («Уча учи нравом, а не словом» [257] ). Многие образованные женщины, читавшие подобные поучения, проверяли педагогические методы на собственных детях. Так, Е. П. Урусова учила сына умению прощать и не держать в душе «тяготы» в ответ на недостойной поведение отца. Она умоляла «Васеньку» простить решившего второй раз жениться отца и «возлюбить» мачеху, а о себе писала: «Меня не нерекай уш себе матерью, уш я не мать тебе, буде ты возлюбишь нынешнюю, новую». [258] В письмах этой женщины не было ни самоуничижения, ни радости страдания: она сумела сама быть великодушной и тому же учила сына. Нельзя, правда, не учитывать того, что Е. П. Урусова собственный выбор сделала, предпочтя отдать себя целиком служению божественной идее, а не своему ребенку.

256

ПЛДР. XVII (1). С. 366; Елеонская А. С. Русская публицистика второй половины XVII в. М., 1978. С. 170.

257

Вечеря. С. 365.

258

«Сыну Васеньке…». С. 588–589; Пчела. С. 148.

В «Повести о семи мудрецах», созданной современником (или современницей?) Е. П. Урусовой, представлен не житийный идеал, но житейски умудренная женщина, которая также учила дочь умению прощать и не держать зла на мужа. Прощение недостатков и проступков друг другу должно было, по мысли автора «Повести», укреплять отношения супругов, создавая атмосферу искренности и доверия («искуси мужа своего виною, аще ли тя простит — и ты люби»). Эта тема развивается и в других источниках: она отражает стремление матерей научить дочек (часто уже взрослых, замужних) быть гибкими в ссорах, прощать супругам и родственникам, даже если они «кручинны и немилостивы», сохранять преданность и верность мужьям, «и во веки тако». [259]

259

ПоСМ. С. 213, 214–217.

В то же время судебные документы XVII века донесли до нас различные случаи внутрисемейных конфликтов, в которых тещи — матери взрослых дочерей — выступали не благолепными проповедницами смирения, терпения и прощения, а защитницами интересов своих дочек, готовыми и пригрозить, и добиться осуждения по закону, и даже «обавить» — напустить «кликотную и ломотную немочь» на зятьев, обижающих их «собинных» любимиц. [260] Как свидетельствует текст одного судебного акта, зять был так напуган угрозами тещи, что не побоялся «внести сор из избы» и рассказать про «злую тещу» соседям. Та же тема защиты матерью благополучия дочери отражена в песне XVII века, грозящей «плохому» зятю проклятьем: «Коль ты ее покинешь — и сам же ты загинешь, с великия кручины…» [261]

260

Явочная челобитная шуянина Сережки Иванова 1626 г. // РО РГБ. Ф. 67 (Гарелины). Кар. 7. № 62. Л. 1 — 1об.; ср. аналог: ПДП-XVII-ВлК. С. 162.

261

Демократическая поэзия XVII в. М.; Л., 1962. С. 99.

Материнская педагогика XVII века предполагала и такой метод воспитания, который словами источников можно назвать «смыслом благим», — матерей призывали учить детей действовать не только «от словес божиих почитаемых», но и согласно голосу совести и разума. Убежденность же в том, что черты «норова» человека формируются прежде всего под влиянием устоев семьи, выразил в одном из писем «милостивой матере» царский окольничий И. И. Чаадаев. Он писал домой, что не советует выдавать сестру за сына некоего Осипа, поскольку видит в отце «немного приятства, кроме вражды… не весело ж»; «…да и сына чают, — утверждал он ниже, — что все в него ж будет…» [262] (то есть «Яблочко от яблони недалеко падает»).

262

ПоУО. С. 99; И. И. Чаадаев — А. И. Кафтыревой. Конец XVII в. // Частная переписка. № 166. С. 449.

Матери учили своих чад умению ладить не только с родственниками, но и с другими домочадцами, слугами и, конечно, друг с другом — качеству, необходимому в их дальнейшей самостоятельной жизни. [263] О дружественных отношениях между взрослыми братьями и сестрами немало говорилось и в летописях XII–XV веков, но в них нет примеров редкостной душевности, характерной для XVII века. То же можно сказать и об эпистолярных памятниках. [264] Рано осиротевший царь Алексей Михайлович называл свою старшую сестру царевну Ирину Михайловну «мамушкой». [265] В беде — при «разорении» или потере близких — выросшие дети, братья и сестры, ожидали друг от друга помощи и участия. В частной жизни московитов действовала сила родства, и нужда в ней особенно ощущалась в чрезвычайных обстоятельствах. «Хотя на час изволь отпустить ко мне сестру Агафью Ивановну, — просила у Ф. Д. Маслова его „своячина“ А. Стремоухова. — И чужие в таких бедах посещают, а она [что ж], меня не посетит в таком горе?..» [266]

263

Русское народное поэтическое творчество. Под ред. П. Г. Богатырева. М., 1956. С. 232; Снегирев. С. 27. Сложнее вопрос о возможности существования дружественных отношений между представителями разных полов в Московии того времени. Само слово «дружба» — древнее (XII в. — см. Словарь. Т. 4. С. 360), но слова «другиня» (подружка), «друга» — более поздние (XVI в.). Того же времени слова «приятельство» и «приятель» (Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. II. СПб., 1895. С. 1502). Приятельские отношения мужчины и женщины: ПоПЗК. С. 350.

264

Придворный «пиит» Симеон Полоцкий пересказал известный библейский сюжет о матери своего духовного покровителя Симеона Столпника, представив первопричиной слепой любви брата и сестры слепую любовь родителей («Слово на день Марфы, матери Симеона Столпника»// Вечеря. С. 9—9об.; см. также: Елеонская А. С. Русская публицистика второй половины XVII в. М., 1978. С. 168). См. также: ПСРЛ. Т. I. Под 1015 г. (Ярослав Владимирович и Предслава, дочери княгини Рогнеды), под 1168 г. (великий князь Ростислав Мстиславич и Рогнеда Мстиславна), под 1187 г. (великий князь Всеволод Георгиевич и его сестра Ольга); ИпИРН-РЯ. № 75. С. 114 (Конец 1690-х гг); № 79. С. 116.

265

Сочинения царя Алексея Михайловича. Письмо семье 5 мая 1655 г. // ПЛДР. XVII (1). С. 511.

266

А. Стремоухова — Ф. Д. Маслову. Конец 1690-х гг. // ИпИРН-РЯ. № 135. С. 137.