Частное расследование
Шрифт:
— Есть.
— А мы пока поищем мотивировку. Ведь если записка подлинная, то ведь должны быть мотивы? Ты как считаешь, молодой?
— Да я считаю — мужа не было. Ну, мужика, — предположил Сережа.
— Ходил к ней один, — подтвердила соседка Антонина Степановна, опровергнув тем самым предположение Сергея. — Женатый.
— Зовут как — не знаете?
— Знаю, конечно. Юрий Афанасьевич. Фамилия Травин.
— А кто, где работает?
— Работает экспертом. По информатике. В объединении
— Что вы можете сказать о нем как о человеке?
— Замечательный человек.
— То есть?
— Добрый, тихий, вежливый. Начитанный. Одно плохо — женатый.
— Как они жили? >
— Как голуби.
— Как часто и сколь давно он приходил к ней?
— Да как вам сказать… Ходил он к ней очень давно. А насколько часто — не знаю. Я ведь за этим не следила. Понятия не имею. А впрочем, довольно часто он ходил к ней, думаю… — Антонина Степановна что-то, видно, вспомнила.
— Почему так решили?
— Да вот пришло на ум, что он журналы-то свои, «Вопросы информатики» и другие там, сюда, на ее адрес выписывал. Я как-то с ним столкнулась, месяц-то назад, на лестнице, у ящиков почтовых-то… «Ох, толстые какие журналы Ольга Алексеевна выписывает!» — сказала я ему просто так, из вежливости, чтоб что-нибудь сказать. А он мне: «Это не Олечка, это я. По работе нужно. Чтоб за отсталость со службы не выгнали».
— Были, на ваш взгляд, у нее причины для самоубийства?
— Такого? Ну нет!
— А какого — да?
— Да никакого. Грустила она, бывало, конечно, по-бабьи, — долго не приходил когда… Но грусть-то светлая, с надеждой была, понимаете? Они к нему душой припаяны были. Коля вообще в нем души не чаял: «Папа, папа»…
— Папа?
— Конечно, отец он, какие сомнения! Вы будете с Юрием Афанасьевичем беседовать?
— Без сомнения.
— Легко узнаете. На Коленьку он похож, — соседка, не выдержав, заплакала.
2
Многоэтажный блестящий корпус объединения «Космос» торчал среди загородных перелесков. Турецкий сразу отметил про себя, что институт солидный: возможно, в нем и занимаются ерундой, но с финансированием у этих ребят все в порядке. Весьма возможно, это ящик, закрытый институт. Турецкий отметил также с досадой, что упустил из виду справиться об этом заранее; его в закрытый, институт ведь запросто могут и не пустить! Только по спецразрешению — предписания там всякие справки. Все это оформлять — такая тягомотина! Но можно будет этого Травина вызвать на проходную, решил Турецкий. Не зря ж сюда машину гнали!
Обратившись в бюро пропусков, Турецкий был поражен вторично: дежурный, в обязанности которого входила, в сущности, только регистрация посетителей да выписывание пропусков, сразу понял суть дела. Внимательно
— На третий этаж вам, в триста семнадцатую комнату, — сообщил он Турецкому, возвращая ему сквозь окошко служебное удостоверение с вложенным временным пропуском.
— Он вышел покурить, — сказали Турецкому в триста семнадцатой. — Да конца коридора, направо.
Антонина Степановна оказалась права. Действительно, Турецкий сразу узнал Травина в группе мужчин, стоящих в курилке.
Но что удивительно, что поразило Турецкого сразу, в первое же мгновение, едва их глаза встретились: Травин тоже узнал его. Точнее, не то чтобы узнал, а почувствовал, изменился в лице, мгновенно напрягся. В глазах промелькнул ужас.
Турецкий готов был дать голову на отсечение, что раньше он с этим человеком не встречался. А память у него на лица— ого-го! Травин точно ждал кого-то или чего-то. И ждал со страхом. Кого? Чего?
— Юрий Афанасьевич?
— У вас разговор? Ну пойдемте.
Они покинули курилку и двинулись по коридору молча. Турецкий ничего не говорил сознательно — если Травин узнал его, то, может быть, сам начнет разговор и, возможно, подставится с первой же фразы.
Они шли и шли, но Травин упорно молчал.
— Здесь есть где поговорить? — спросил Турецкий, чувствуя, что молчать и ждать далее бессмысленно: не так-то этот Травин прост.
— Нет. Поедем лучше к вам, — быстро ответил Травин. — Если я правильно вас вычислил.
— Я следователь. По особо важным делам.
Травин молча кивнул, подтверждая верность своей догадки.
В машине ехали молча. Травин был бледен; лицо его, впрочем, было скорее отрешенным, чем нервным.
— Оля умерла? — внезапно тихо спросил он, глядя в окно.
— Ну разумеется, — подтвердил Турецкий.
— А Коля? — губы Травина задрожали.
— Само собой.
Лицо Травина продолжало оставаться неподвижным, долго, много секунд, но вдруг затряслось, расползаясь…
— Давайте-ка… — Турецкий остановил машину на обочине загородного шоссе. — Успокойтесь. Мы лично вас ни в чем не подозреваем. Давайте прогуляемся, чем в управление-то ехать, — предложил Турецкий Травину. — А ты, Сережа, посиди.
Турецкий и Травин вышли.
…Они медленно шли по обочине шоссе. Погода была не ахти, но приходилось мириться с погодой. Они гуляли уже полчаса, но ничего нового из Травина выудить не удавалось. Обычная жизнь простых, но таких в сущности сложных людей. И вместе с тем Турецкий чувствовал, что Травин что-то скрывает. Существенное. Важное.