Частное расследование
Шрифт:
— Иногда, Алекс, я и сейчас не сплю по ночам. Задаю себе вопросы и ищу ответы. Похоже, я обреченана это занятие.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Мимо с шумом пронеслась еще одна кавалькада машин.
— Вот свидание так свидание,а? Сплошное нытье и скулеж.
— Прекрати. Я рад, что ты мне это рассказала.
— Правда?
— Да, я... да, правда.
— Если ты ненавидишь меня, я это пойму.
— Почему я должен тебя ненавидеть?—
— Верно, — согласилась она.
Я отпустил ее плечи и уронил руки.
— Мне надо было держать язык за зубами, — сказала она.
— Нет, — возразил я. — Все в порядке... Хотя нет. В этот момент — нет. Я чувствую себя мерзко. В основном из-за того, что пришлось пережить тебе.
— В основном?
— Ладно. Из-за себя тоже. Из-за того, что меня не было рядом с тобой, когда это случилось.
Она печально кивнула, принимая этот кусочек горечи.
— Ты, наверное, захотел бы, чтобы я оставила ребенка?
— Я не знаю, чего бы я захотел. Это чисто теоретический подход, и нет смысла заниматься самобичеванием по этому поводу. Ты не совершила никакого преступления.
— Разве?
— Никакого, — повторил я, снова беря ее за плечи. — Я видел настоящее зло и знаю разницу. Это когда люди намеренно жестоки, когда они по-скотскипоступают друг с другом. Один Бог знает, сколько таких случаев происходит в эту минуту — вон там, в средоточии этого светового шоу.
Я повернул ее лицо к долине. Она позволила себе быть податливой.
— Вся штука в том, — сказал я, — что те, кто долженчувствовать себя виноватым, — настоящие подлецы, — никогда этого не чувствуют. Только порядочные люди переживают и мучаются. Не давай, чтобы тебя засосало в этот омут. Ты никому не оказываешь никакой услуги тем, что не проводишь здесь различия.
Она посмотрела на меня снизу вверх — похоже, слушала.
— Ты сделала ошибку,причем отнюдь не светопреставленческую в масштабе мироздания. Ты придешь в себя. Будешь жить дальше. Если захочешь детей, они у тебя будут. А пока постарайся немножко насладиться жизнью.
— А ты, Алекс, наслаждаешься жизнью?
— Во всяком случае, стараюсь. Именно поэтому и приглашаю красивых женщин провести вечер в моем обществе.
Она улыбнулась. По щеке у нее поползла слеза.
Я обнял ее со спины. Ощутил под руками ее живот — мышцы в нормальном тонусе под слоем мягких тканей — и погладил его.
Она заплакала.
— Когда ты позвонил, я обрадовалась. И испугалась.
— Почему?
— Показалось, что все будет так, как тогда, несколько дней назад. Ты не подумай, что мне было плохо с тобой. Клянусь, это было прекрасно. Впервые за долгое время я получила настоящее наслаждение. Но потом... — Она положила свою руку поверх моей и пожала ее. — Наверно,
— Я уже сказал, что он у тебя есть.
— Знаю, — сказала она. — Когда я слышу тебя, вижу тебя вот так. Знаю, что есть.
Она повернулась ко мне лицом, и мы обнялись.
Проносившаяся мимо машина на мгновение поймала нас лучами своих фар. Какой-то юнец высунулся из открытого окна и крикнул:
— Жми на всю катушку, парень!
Мы посмотрели друг на друга. И засмеялись.
Мы приехали ко мне домой, и я приготовил ей горячую ванну. Она пробыла в ней полчаса и вышла порозовевшая и сонная. Мы забрались в постель и стали играть в нашу любимую игру, рассеянно смотря какой-то вестерн по телевизору. К двум часам ночи мы сыграли дюжину раз — каждый выиграл в шести партиях. И сочли это время весьма подходящим, чтобы отойти ко сну.
В субботу ответного звонка от Майло не было. И никаких известий из Сан-Лабрадора. Я позвонил, трубку опять сняла Мадлен и сказала, что Мелисса еще спит.
Мы с Робин почти весь день провели вместе. Съели поздний завтрак, сходили кое-что купить из съестных припасов, съездили в Пасифик-Палисейдз полюбоваться озером и лебедями. Потом легкий обед в заведении недалеко от Сансет-Бич, где готовили блюда из даров моря, и к семи часам мы были у нее дома. Я стал звонить своей телефонистке, а Робин — прослушивать запись на своем автоответчике.
Для меня никаких сообщений не оказалось, а Робин за последние три часа по три раза звонил знаменитый певец. В знаменитом баритоне с хрипотцой звучала паника.
«Срочное дело, Роб. Воскресный концерт в Лонг-Бич. Только что вернулся из Майами. От влажности у Пэтти лопнула кобылка. Позвони мне в „Сансет-Маркуис“, Роб. Пожалуйста, Роб, я никуда не двинусь с места».
Она выключила аппарат и сказала:
— Чудесно.
— Похоже, дело серьезное.
— Еще бы. Когда он звонит сам, а не поручает это кому-нибудь из своих мальчиков на побегушках, значит, близок к нервному срыву.
— А кто такой Пэтти?
— Одна из его гитар. У него есть еще две, Лаверн и... забыла, как называется вторая. Он дал им имена сестер Эндрюс — как звали вторую?
— Максин.
— Точно. Максин. Пэтти, Лаверн и Максин. В жизни не слышала, чтобы три инструмента звучали так похоже. Но завтра, ясное дело, он должениграть на Пэтти.
Она покачала головой и перешла в кухонный уголок.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Нет, спасибо, пока не хочется.
— Ты уверен? — Она нервно оглянулась на телефон.
— Абсолютно. Ты разве не собираешься сама позвонить ему?
— А ты не обидишься?
Я покачал головой.
— Знаешь, я, оказывается, чуточку устал. Пожилому мужчине за тобой не угнаться.
Ответить она не успела, потому что зазвонил телефон. Она сняла трубку.