Частный визит в Париж
Шрифт:
Словно уловив ее мысль, Этьен взялся за уголок наклейки, больно потянув кожу вокруг рта.
– Можешь теперь кричать сколько угодно, – усмехнулся он. – Здесь тебя никто не услышит. И не найдет.
И он стал отдирать пластырь. Соне показалось, что вместе с кожей. Она замычала.
– Что? – спросил Этьен. – Больно? – Он снова усмехнулся. – Впрочем, ты права. Лучше я буду говорить один. – Он вновь приклеил отодранный уголок. – Что ты мне можешь сказать? «Это жизнь, малыш», – передразнил он ее. – «Малыш»…
Соня никогда не видела его таким. Мальчик, застенчивый влюбленный паж, бросавший на нее, свою королеву,
Он наслаждался ее взглядом. Он подошел вплотную.
– Жаль все-таки, что твой рот заклеен, я не могу его поцеловать, – интимно сказал он. – Я так давно хочу это сделать… Может, отклеить? Ты не будешь слишком много болтать?
Соня смотрела на него во все глаза, но теперь к ее изумлению примешивалось отвращение. Прочитав ее взгляд, он снова улыбнулся.
– Не-ет, так будет лучше. Обойдемся и без рта. У тебя есть и другие местечки, которые мне нравятся…
Он схватил ее за грудь. Соня снова брыкнулась. Этьен поймал ее связанные ноги, подержал, издевательски улыбаясь, на весу и, слегка разведя их, надел себе, как венок, на шею. Не удержавшись, Соня упала спиной на стол.
– Так-то оно лучше, правда?
Она была теперь полностью в его власти. Его руки захозяйничали на ее теле. Он ласкал ее, так же нежно и умело, как и некоторое время назад, когда ей снился Максим, вглядываясь в смену выражений ее лица, ища отклик своим любовным действиям. Но это был не пригрезившийся ей во сне Максим, это был реальный до ужаса Этьен, и его ласки вызывали в ней только ненависть. Ее связанные за спиной руки больно давили ей в поясницу.
Не найдя ожидаемой реакции, он начал злиться, удвоив свои усилия ее возбудить.
– Не хочешь, значит, – комментировал он, тиская ее на все лады. – Тогда хотела, а теперь не хочешь. Будешь из себя девственницу строить, да? Ханжа! Лицемерка! Русский тебе снился, признавайся? – Он больно ущипнул ее за сосок. – Я заметил, как ты на него смотришь… Твой муженек тебя не удовлетворяет, ты давно хочешь трахаться, я знаю. Что смотришь на меня? Знаю. Я тебя видел. Как ты, пока Пьерчика дома нет, перед зеркалом собой любуешься, как себя оглаживаешь… Ага, заело? Да-да, моя маленькая Соня, я на черешне сидел, с нее хорошо твоя комната видна… Это ты на ночь ставни закрываешь, а днем – все как на сцене. Особенно сейчас, когда темнеет рано и ты зажигаешь свет… Ага, знаешь, о чем я говорю, по твоему лицу вижу, что мы друг друга понимаем! Значит, сама только и думаешь, как бы нормального мужика поиметь, а строишь из себя недотрогу! С папашей моим в невинные игры играешь… Знаешь небось, что он импотент, как и твой муженек? А? Устраивает тебя? Я прекрасно понимаю, что тебя устраивает. Денежки, вот что. Тебя нужно покупать. Ты путана, твое тело денег стоит! Если бы они у меня были, ты бы давно была со мной… А не смотрела бы на меня как на недоноска. Я же тебя каждым взглядом раздевал, каждым взглядом имел! А ты «малыш», тю-тю, сю-сю, будто не догадываешься. Я тебе никогда не верил! Ты все прекрасно понимала, но тебе это щекотало
Его пальцы стали медленно проникать во влажную глубину ее лона, расталкивая, раскачивая его тесные стенки.
– Но я тебя никогда не ревновал к папаше, – продолжал он, вглядываясь в Сонино лицо в надежде разглядеть на нем эффект от своих слов и в особенности действий. – Знаешь, почему? Потому что я знал, что ты не отдаешься. Ты – продаешься! Или, – Этьен коротко хохотнул, – или насилуешься!
И он сопроводил свои слова энергичным действием пальцев, которые втиснулись в нее до самого своего основания.
Соня сделала над собой усилие, чтобы подавить волну возбуждения, которая, еще не утихнув от недавних видений, начала снова захлестывать ее тело. Но Этьен почувствовал ее. Его взгляд смягчился, его руки стали нежнее. Он отпустил ее ноги и навис над ней, распростертой перед ним на столе.
Он прижал свои, еще влажные от Сони, пальцы к лицу, с шумом вдохнув ее запах, и со стоном облизал их.
– Жемчужинка моя, – зашептал он, утыкаясь в ее тело лицом и покрывая его поцелуями, – жемчужинка моя драгоценная! Зачем ты так со мной… Ты же знаешь, что я люблю тебя, знаешь, что ж ты меня мучаешь… – Он поднял на нее свое лицо. На глазах у него стояли слезы. – Ведь это для тебя я это сделал, для тебя… Ты прости меня, ладно? Прости. Я не хотел сделать плохо, я не хотел сделать тебе больно… Мне эти драгоценности понадобились, чтобы заполучить тебя, чтобы купить тебя… Я хотел новую жизнь начать, с тобой…
Соня ничего не понимала из этого бреда. Она и не слушала. Зажмурив глаза, она из последних сил сопротивлялась неуместным, безумным, животным волнам страсти, смешанной с отвращением и ненавистью к этому юнцу.
– Мое сокровище… – он слизывал с ее тела свои слезы, возбужденно подрагивая, целовал и гладил ее, ощущая содрогания Сониного тела под своими руками. – Если бы ты сразу мне дала понять… Если бы ты сделала знак… Ничего бы этого не было… Мы бы с тобой нашли другой способ… Другое решение… Я бы для тебя все сделал, все, я бы тебя на руках носил, девочка моя…
Соне казалось, что она теряет сознание. Ее мысли путались, ее тело жило отдельной от нее, чуждой ей жизнью, против ее воли отвечая на ласки насильника.
Этьен дрожал от слез и от возбуждения. Он навис над ней, глядя мокрыми, черными, преданными и безумными глазами ей в лицо.
– Прости меня, прости, – прошептал он и сорвал пластырь с ее губ, тут же впившись в них своими. Соня почувствовала вкус крови во рту от содранной с пластырем кожи. Она застонала.
Этьен понял этот стон по-своему. Он оторвался от ее рта, его руки на мгновение остановились, затем покинули ее тело, и она услышала звук расстегиваемой «молнии». Соня приподняла голову.
Нет, звук ее не обманул: Этьен расстегивал джинсы. Соня уронила голову на дощатый стол.
– Не надо, Этьен, – хрипло сказала она, удивляясь звуку собственного голоса, столь давно ею не слышанного. – Одумайся! Ты потом об этом пожалеешь. Тебе будет стыдно смотреть мне в глаза. – Она постаралась придать своему голосу строгость.
Этьен посмотрел на нее изумленно. Распрямился. Отодвинулся на шаг.
– Тебе в глаза? – произнес он не сразу. – Нет, Сонечка, – покачал он горестно головой. – Ты ничего не поняла. Мне не будет стыдно смотреть в твои глаза.