Часы, идущие назад
Шрифт:
– Спи, не болтай. Завтра рано вставать. – Казанский повернулся на бок, спрятал свое лицо от нее в подушке.
«Спи, не болтай, не мели языком» – так мать говаривала, когда жива была. Здесь, в этой квартире, в соседней комнате спала, храпела еще год назад. Так храпела, хоть из дома беги. Сердечники все храпуны. А у матери, кроме сердца, еще и астма была, и сосуды.
Что ж, это плата за жизнь, которую она прожила.
Мать высылали из Москвы сюда, в Горьевск, на сто
Сто первый километр… Горьевск…
Мать его ненавидела. Но как-то прижилась все же в нем. А для нее, Ульяны, городишко стал родным. Она вернулась сюда после мединститута, а могла бы в Москве зацепиться. Но она вернулась. Ведь здесь жила, обрюзгнув и растолстев, ее мать, перенесшая два инфаркта.
Ах, а какая она была в молодости – ее мать… Красотка! Модельная девочка!
Мать была дорогой валютной проституткой, о чем, не смущаясь, любила вспоминать. Тутси-куколка… Тутси-леденец…
При совке таких считали «вредным элементом», паразитами и тунеядцами и высылали в рабочие фабричные города. Ломать хребет на производстве. Отца у Ульяна не имелось. Мать утверждала, что она «нежданчик».
Всю свою тридцативосьмилетнюю жизнь Ульяна Антипова положила на то, чтобы забыть, что она дочь проститутки, и стать настоящей уважаемой «дамой». Может, поэтому она выбрала профессию гинеколога. Хороших гинекологов в маленьких провинциальных городах пациентки боготворят. А именно женщины в провинции поддерживают и формируют негласное общественное мнение.
То, что она наконец достигла высокой планки и вытянула счастливый билет, Ульяна поняла, когда с ней начал встречаться Андрей Казанский из городской администрации. Ей тогда мнилось, что счастье не за горами: удачный брак, муж-начальник, семья, дом – полная чаша.
Но этого не случилось. Прошло несколько лет, а они все продолжали встречаться от раза к разу. И чем дальше, тем больше, тем преданнее и безропотнее Ульяна ему служила.
Тому, кто спал сейчас рядом с ней в ее пышной постели.
От разговоров об убийстве фотографа Казанский уклонился. А она о многом хотела спросить его. Хотя бы о том, что – вот, надо же, этот тип жил в доме у Марго Добролюбовой, снимал комнаты у Марго, которую так хорошо знала некогда ее покойная мать и которая сама была мать и…
Андрей Казанский рядом захрипел во сне так, словно захлебнулся чем-то на вздохе. Или ему кошмар приснился?
Ульяна осторожно потрясла его за плечо;
– Андрюша, ты спишь? Я вот о чем тебя спросить хотела…
Он не открыл глаз. В этот миг он был где-то на границе сна и бодрствования, проваливаясь в какую-то иную реальность. В которой одновременно существовали и влажные от пота
Где-то там, в конце оранжереи, в комнатах бренчало пианино, и два женских голоса пели по-французски. Ошибались и начинали снова, подыгрывая себе. Он шел мимо пальм и орхидей на эти голоса, что звучали для него как песня сирен. Костюм английского сукна сидел на нем как влитой.
Часы на фабричной башне пробили четверть четвертого. И он вытащил из кармашка жилета свои собственные часы – золотые, с монограммой на золотой цепочке.
Буквы монограммы сплелись в причудливый узор: буква Б…
…Я хотела спросить тебя: может, опять снимем номер в «Бережках-Холле»? Там зимний сад, оранжерея, и бассейн, и сауна…
Сквозь приоткрытые веки он увидел…
Ульяна водила по его щеке кончиком наманикюренного пальца и спрашивала про «Бережки-Холл» – гостиничный комплекс с зимним садом, бассейном и оранжереей, который ей так нравился.
Он не ответил, он словно упал назад в постель – рухнул, как это бывает только во сне, когда снится, что летаешь.
Ульяна откинулась на подушки. Какое-то время она еще думала о «Бережках-Холле».
Потом об убийстве фотографа, о котором уже знал весь Горьевск…
Странные то были мысли.
А потом она тоже провалилась в сны, и они оказались не менее странными, чем ее мысли.
Двойное обвитие вокруг шеи младенца, что никак не мог появиться на свет. Это же петля… Это удушение…
Зубчатые колеса и валики, медные штыри и перекладины грандиозного часового механизма. К этой механике привязана крепкая веревка.
Двойное обвитие вокруг шеи, вокруг горла…
Тугая петля…
Висельник проклятый…
Ты опять здесь, висельник, ты снова со мной?!
Нет, нет, не надо, я не хочу! Только не это! Это же так страшно…
Это непоправимо…
Двойное обвитие вокруг шеи…
Голые ноги сучат в агонии. Веревка натягивается. Тень бешено мечется по стене.