Часы Судного дня
Шрифт:
Когда выпили и проговорили все положенные по этикету нейтральные темы, Ингвар посерьёзнел.
— Ну, рассказывай, — сказал он, когда секретарша (типично ингваровский типаж — ноги от ушей и сиськи торчком, глаз не отвести) принесла кофе и удалилась, умело покачивая красивой попой. — Не просто же так ты ко мне заявился.
— Действительно, — признался я, — есть дельце. Вроде и мелочь, а кроме тебя — обратиться за советом не к кому.
— Ну-ну, — заинтересовался он, — во что такое сумел вляпаться мой осторожный друг, что ему понадобилась помощь старого пирата?
— Да самый
— О как, — удивился Ингвар. — И много ли?
— Прилично. 25 монет, 212 граммов. Насколько я смог определить методом Архимеда — золото довольно чистое.
— Ого, — сказал Ингвар, — неплохие денежки, если с умом продать. А что за монеты, чья чеканка?
— Так вот, за умом-то я к тебе и пришёл, — добавил я грубой лести. — Сам понимаешь, я в этом чайник и лох, меня каждый первый обует. А монеты вообще левак, я их на вес сдаю.
Вообще-то у меня была мысль переплавить золотишко перед продажей — это несложно даже в домашних условиях, — но я решил, что в монетах оно будет убедительнее. Ну и вообще — пираты, пиастры, романтика! Ингвар любит красивые жесты и символизм. Пусть сам потом переплавит, если нужно.
Я вытащил из сумки увесистый мешочек и солидно брякнул им по столу.
— Ну-ка, ну-ка, посмо… — Ингвар высыпал горку золота на полированную дубовую столешницу и застыл, заткнувшись на полуслове.
Я удивлённо смотрел, как с его лица сползает маска добрейшего человека, весельчака и балагура, записного тамады и души любой компании, и как из-под неё появляется настоящий Ингвар. Я его таким видел один раз, очень давно и при таких обстоятельствах, которые определенно не стоит обнародовать. Увидев его с таким лицом, понимаешь, что пиратским капитаном он стал не только благодаря своей неотразимой харизме.
Ингвар встал, подошёл к двери, выглянул в приёмную, потом тщательно запер двери и вернулся.
— Ну вот что ты, блядь, за человек, а? — спросил он меня укоризненно. — Пять лет носа не кажешь, поздравляешь емейлом и в гости не зовёшь, а потом заявляешься с вот такой подставой.
— Эй, Ингвар, я…
— Заткнись! — перебил он меня таким тоном, что будь тут штурвал, я бы к нему немедленно привязался, да покрепче. — Ну вот что бы тебе не прийти ко мне с какой-нибудь простой, необременительной просьбой? Убить кого-нибудь, например, или труп спрятать, или переправить через границу с фальшивым паспортом. Ну разве я отказал бы другу? Но нет, тебе же надо приволочь мне такую гадость, что я теперь не знаю, что и делать…
Если в кубик сунуть шарик,
Подвести к нему сто герц,
То ли шарику пиздарик,
То ли кубику пиздец.
Ингвар, сколько его помню, всегда маскировал растерянность вот такими нелепыми стишками — уж не знаю, сколько этого рифмованного мусора хранила его голова, но всегда находилось что-то к слову. Он достал убранный уже в бар вискарь, набулькал себе полстакана и всадил залпом без льда и содовой. Я сидел, не находя слов.
— Да-да,
— Послушай, может, забудем? Не было никаких монет, ничего я тебе не приносил.
— Если бы… Любой, кто краем глаза увидел вот эту чеканку, — Ингвар постучал ногтем по реверсу монеты, — должен нестись, теряя тапки, и доложить об этом в сей же миг. Желательно, держа на мушке того, кто их принёс, чтобы тот не сбежал. Любой скупщик краденого, любой приёмщик ломбарда, любой ювелирный барыга, любой оценщик лома — в ту же, блядь, ебаную секунду.
Я посмотрел на монету — ничего особенного, какая-то индустриальная символика, похожая на советский герб какого-нибудь города-завода. Шестерёнка вроде просматривается, микроскоп какой-то… Или телескоп? И буквы «РК» внизу. Блин, я как-то и не рассмотрел их пристально, золото и золото.
— Ты хоть телефоном их не фотографировал? — безнадёжным тоном спросил Ингвар.
— Нет, — озадаченно ответил я, — а что?
— Твоё идиотское счастье… Про распознавание картинок в гугле слыхал?
И это я себя считал параноиком.
— Слушай, а кому докладывать-то надо в таких случаях?
— Да хоть кому, — устало махнул рукой Ингвар и налил себе ещё. — Хочешь этим, а хочешь, наоборот, тем. Или даже третьим. Тогда у тебя есть шанс, что они тебя прикроют и не дадут шлёпнуть четвёртым и пятым. Небольшой, откровенно говоря.
— Так давай сделаем вид, что никакого золота не было! — вернулся я к мысли, которая казалась мне удачной. — Никто, кроме нас с тобой, его не видел, клянусь!
— Да хуй там. Ты ж дурной. Вот ты уйдёшь, а потом попытаешься продать его кому-то ещё. Тебя спалят в тот же миг, начнут крутить, и ты сдашь всех, включая меня. Потому что крутить будут серьёзно. И тогда мне пиздец, потому что я вижу вот эти монеты и никуда ещё не позвонил. То есть мне уже пять минут как пиздец при любом раскладе.
— А если переплавить?
— Я ж говорю, ты дурной, как беременная лосось, — посмотрел на меня с жалостью Ингвар. — Ты что, не знаешь, что по составу золота можно узнать его происхождение? Рано или поздно где-то его проверят на спектрометре и раскрутят всю цепочку назад — до тебя, а, значит, до меня.
Ингвар потёр лоб, посмотрел на бутылку, но наливать больше не стал.
— Вообще-то, — он посмотрел на меня почти нежно, — по-хорошему, я должен тебя убить. Вот прямо сейчас и тут, пока ты никуда не ушёл и не угробил нас обоих.
— Это «по-хорошему»?
— Поверь, да, — Ингвар был предельно серьёзен, и я поверил. — И если бы это был кто-то другой, то я бы уже паковал его в мешок и отмывал паркет.
Я непроизвольно посмотрел на пол. Красивый паркет, наборный, с рисунком. Жалко было бы испортить такую прелесть.
— Спасибо, что не, — сказал я искренне.
— Не благодари, это не твоя заслуга. Я тебе немножко должен за то дело, но не так много.
— А чья?
— Моих покойных родителей, наградивших меня кроме дурацкого имени ещё и огроменным шилом в жопе.