Чай из пустой чашки
Шрифт:
– Уберите.
– Это я заказал. Спасибо большое. – Белый пододвинул чай к себе и поставил рядом с кофе.
– Yabo брат надоел Аматерасу гораздо больше, чем ты мне, – продолжал японец, сердито глядя на чай. – И она во гневе скрылась в пещере. Вот и все: а весь мир погрузился во тьму.
Белый скептически поднял бровь:
– Весь мир или только Япония?
– В те времена, кроме Японии, в мире ничего не было, manuke [3] .
3
Болван (яп. ).
– Размечтался .
– Нет,
– Ну-ну-ну, он сказал «gaijin»! – белый поднял руки и стал сучить пальцами. – Опять завел пластинку Мисимы, да?
Японец бросил капсулу с гелем в крошечный нарукавный карман и сделал вид, что собирается уходить.
– Все, все, извини. Чем закончилось-то? Или это все?
– Остальные боги собрались вокруг пещеры и стали просить ее выйти, но тщетно. – Японец замолчал, оценивая, продолжать ему или нет. – Потом Грозная Богиня Небес…
4
Иностранный, чужеродный (яп. ).
– Кто? Чего?
– Грозная Богиня. Небес, – проворчал японец. – Теперь чего тебе не нравится?
– Чем же она ужасная?
Японец коварно улыбнулся:
– Если тебе повезет – узнаешь. Грозная Богиня Небес стала танцевать, она танцевала, танцевала, танцевала и постепенно начала возбуждаться. А за ней возбудились и другие боги, потому что танец был очень страстным. И на самом пике она вдруг завернула такое сексуальное па, что все кончили. И она тоже. И все засмеялись…
– Засмеялись? – Лицо белого выражало недоверие. – Вы чё, ребят, смеетесь, когда кончаете?
– Познаешь триумф – узнаешь, – невозмутимо ответил японец. – Боги смеются. Демоны смеются. Если тебе позволят туда попасть, тоже будешь смеяться.
– Спорим, не буду. И все? Все кончают и смеются, ха-ха, счастливый конец? Или нас прокатят в пещеру?
– Это тебе не парк развлечений.
– Вот черт, танцы мне покажут в любом клубе и в этой вселенной…
– Они не сравнятся с Грозной Богиней, – самоуверенно заметил японец.
– Да? В полуквартале отсюда есть женщина, у нее шесть заряженных колец, внутри…
– Ты прав. Я бы не связывался с таким ужасом. Удивляюсь, как ты не боишься. – Японец, казалось, испытывал отвращение. – Что если сжаришься там? Что если совсем сжаришься? – Он вздрогнул. – А ты женат?
– Да, женат. Но ничего серьезного. Имя я ей настоящее не говорил, и вообще. – Белый вытянул руки. Внешняя сторона была покрыта специально нанесенными шрамами, но выглядели они не очень. Самодеятельность: хотели доконать скарификатор или наоборот. В итоге красоты не получилось – обычные повреждения. Японец этого зрелища не выдержал.
– Если бы я захотел зарядить и почистить свою палочку волшебную, то мог бы оторваться где угодно. Черт, да я бы просто пошел домой.
– Если бы она увидела священные гениталии Ама-ко Удзуме, она бы упала навзничь, кончая и смеясь, как гиена. – Японец поднял руку, поскольку белый хотел что-то возразить. – Послушай, я понял, что ошибся в выборе. Для такого мероприятия ты слишком мало разбираешься в местном колорите.
Белый привстал:
– Ты назвал меня долбаным туристом? Мешок с дерьмом, ты знаешь, кто я такой?
Японец вполовину улыбнулся:
– Все знают. Ты часто всем рассказываешь. Но даже если ты действительно…
– У меня есть свидетели!
На другом конце залы приносившая чай официантка бросила застилать скатерть и с неприкрытым любопытством нагло уставилась на них.
– И я тогда принял не слишком много, – мрачно добавил белый. – Крошечная доза. Если бы ее нашли у меня в кармане, то даже арестовать за хранение не смогли бы.
– Да мне плевать, что ты принимал. Это не олимпиада. Свидетели – тоже не проблема, – произнес японец, добродушно улыбаясь официантке. – Старший брат смотрит, младший, старшая сестра прослушивает телефон, младшая сестра выслеживает, а может, им приказали, что в принципе одно и то же. Без зрителей ты ничегошеньки не сделал бы. Парни вроде тебя руки на себя не наложат без соглядатаев. Уверен, они видели, как ты вышел из дома. И если ты и вправду сделал, то под кайфом и единственный раз. Думаю, это все, на что ты способен. Один раз. Один-единственный. Думаю, не важно как, все равно тебе пришлось прибегнуть к ругани и старомодному способу – посредством рук. Или жены.
– А ты сам что ж, священник хренов этого, как там, Шинту? Хиндо?
– Наши священники обет безбрачия не дают. Я и не говорю, что не имею права посещать это действо, если мне вдруг приспичит. Я говорю: ты слишком мало разбираешься в местном колорите.
Белый возмутился:
– Ишь ты, а твое тело, значит, разбирается.
– Нет, – резко ответил японец. – Сколько можно объяснять: тело не разбирается, его вообще никто не трогает. – Он нагнулся над столом и постучал белому по голове. – Все твое тело вот здесь и больше нигде. Там ломаешь шею и конец, но здесь все по-прежнему. Ты можешь взять только часть тела, ненужное отрезать, выкинуть, но здесь все останется так, как прежде.
– Ай, да все знают про это дело, – сказал белый. – Мать вечно твердила о фантоме вырванного зуба, как безногие о фантомных болях в ампутированной ноге.
– Aitsu wa kusomitai! [5] Теперь он рассказывает про чертов фантом маминого зуба, – сказал японец испуганной официантке, занявшейся новой скатертью.
– Почему мы не можем взять фрактального дерьма? – Белый начал тереть скатерть, словно трение могло бы оживить рисунок.
5
Вот дерьмоголовый! (яп. )