Чайка Джонатан Ливингстон (с иллюстрациями В. Ерко)
Шрифт:
Так кончилось прозябание Ричарда Баха и началась третья и, может быть, самая необычайная жизнь «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» – суперзвезды и мессии.
Нет ничего труднее и неблагодарнее, нежели пытаться предсказать успех книги или фильма, и ничего проще, как объяснять его задним числом. И, однако ж, я чувствую себя в некотором недоумении перед воистину феноменальным триумфом «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, появившейся отдельным изданием на исходе 1970 года. Многие читатели этой истории, даже будучи предупреждены заранее о коммерческом буме, последовавшем за выходом «Чайки» в свет, останутся, вероятно, в том же недоумении. Некоторые воспримут ее просто как мистификацию в духе «королевского жирафа» Гекльберри Финна, когда уже обманутые
Между тем зигзаги удачи довольно причудливы: так, церковные власти в Штатах, например, остались не довольны притчей, усмотрев в ней «грех гордыни».
Так или иначе, но жанр «Чайки» не традиционен для американской литературы, и – при всей тривиальности авторских приемов – не тривиален для литературы массовой.
Притча, философская сказка, вернее всего, поэма в прозе обращена автором к тем, как писали прежде, «немногим избранным», кто готов предпочесть ежедневной драке за рыбьи головы бескорыстное совершенство полета.
Таких оказалось много. очень много, наконец, великое множество. Увы, я не могу уже с должной мерой убежденности перевоплотиться – труд, обязательный для всякого литератора (в том числе критика), – в того молодого потребителя духовных благ, который создал авторитет «Чайке Джонатану». И не хочу, подобрав quantum satis 2 подходящих к случаю цитат, пройти с читателем по кратчайшей прямой от информации к выводам. Такие понятия, как «молодежное движение», «хиппи», очень многое могут объяснить в феномене «Джонатана» – многое, но не все.
2
Нужное количество (лат.).
Я думаю, вещь эта, столь не похожая, казалось бы, на то, что обычно вызывает интерес широкой публики, соприкасается тем не менее с самыми разными явлениями, по разным поводам попадающим в фокус общественного внимания. Поэтому, заранее извинившись перед любителями информации и поклонниками эрудиции за отсутствие звонких цитат, я рискую предложить вниманию читателя всего лишь гипотезу, основанную на наблюдениях самого общего свойства, притом наблюдениях издалека.
Можно очертить несколько сфер, по касательной к которым успех той или иной вещи, столь не похожей на обычную популярную литературу, станет понятнее.
Первую из этих сфер, как ни странно это может показаться, я обозначила бы термином «истории о животных».
Ныне, с возникновением понятия «экология», человек, выделившийся из природы и еще так недавно исходивший из концепции коренной и немедленной ее переделки, попытался вновь ощутить себя ее частью и приобщиться ее тайн. В этом пункте, как нигде, наука сомкнулась с беллетристикой, и описание поведения животных – этология – почти без перевода со специального языка на популярный стало всеми излюбленным чтением. Романтизация единоборства с природой – еще недавняя, еще вчерашняя – сменилась пафосом единения с ней. На смену охотничьим подвигам явились подвиги естествоиспытателей, занимающихся спасением редких видов животных; взамен ружья появилось фоторужье, и ныне ни один из массовых иллюстрированных журналов не обходится без фоторассказов о представителях фауны разнообразных уголков земли. Я не говорю уже о прекрасных и читаемых наравне с художественной литературой книгах Даррела, Джой Адамсон, Гржимека и прочих.
Все это, разумеется, имеет мало общего с Джонатаном, осваивающем технику высшего пилотажа и достигающим бессмертия. Но когда этология, бионика, психология животных становятся в порядок дня, то кажется естественным, что следом за научными изысканиями Джона Лилли
Философская сказка Баха целиком уходит в извечную область аллегорий. Но едва ли не случайно, что издательство и автор отказались от первоначальных рисованных иллюстраций к «Чайке» и признали их слишком «литературными». Едва ли случайно, что для иллюстрации притчи они обратились к «документальному» жанру – фотографии. Подлинность земли, моря и неба, полета чаек не только не пришла в противоречие с притчей, но даже придала истории необыкновенной чайки некую иллюзорную достоверность – сродни Голосу, который будто бы поведал ее Ричарду Баху, – ту странную двойственность впечатления, на границе невозможного и возможного, которая до «психологии животных» едва ли могла и существовать.
Надо сказать, что отношения притчи о Джонатане с привычными современному человеку документализмом этим не исчерпываются и иллюзорная достоверность возникает не только от сопряжения легендарной структуры сюжета с реальной фактурой фотографии. Подобием документальности аранжирована сама история.
Тренировки Джонатана, подробное и квалифицированное описание техники полета и фигур высшего пилотажа сродни репортажности «нового журнализма». И если притча проходит по касательной к области «психологии животных», то уж тем более соприкасается она с обширной областью, хорошо знакомой Баху, по имени которой называется журнал, куда первоначально предназначил он свой труд («Флайнг» – «Полет»).
Едва ли надо напоминать читателю о том пути, который на нашей памяти проделала авиация – от преодоления звукового барьера до выхода в космос, – чтобы объяснить завораживающий и полемический смысл вечного вопроса «зачем?» и бескорыстного стремления к совершенству.
Но книжка издательства «Макмиллан» в голубой глянцевой обложке, где столько же строчек набора, сколько облаков, света, тумана, полета чаек (все это воспроизводится в полном объеме в любом дешевом, карманном издании) заставляет вспомнить совсем другое современное, популярное, модное имя – имя уже достаточно известного нашему читателю «пророка телевизионной эры» Маршалла Маклюэна. Конечно, полиграфическая техника сегодня не располагает возможностью передать еще и ветер, крики чаек, дерущихся за рыбьи головы, свист крыльев и тишину неба, куда возносится Джонатан, как-никак, книга есть книга, а не экран телевизора и «Джонатан» относится, по Маклюэну, к дотелевизионной «гутенберговой галактике»; но насколько возможно было сделать в границах современной полиграфической техники книжку, обращенную не только к разуму читателя, но и ко всей совокупности чувств человека эры телевидения, настолько издательство «Макмиллан» постаралось это сделать. Вот почему о ней уместно писать в телевизионной терминологии: «Джонатаном» не увлекаются, в него «вовлекаются» (involve).
Но как бы ни казались соблазнительны и пояснительны экскурсы в сопредельные «Джонатану» области возможных читательских интересов и притяжений, все же в поисках секрета его успеха пора вернуться к нему самому.
Проще и естественнее всего объяснить успех «Джонатана» «минус-факторами», как сказали бы сторонники структурного метода. В самом деле, на фоне нарастающего насилия, узаконенной порнографии и грубого потребительского материализма, ставших modus vivendi 3 современной массовой культуры, бескорыстное и отшельническое стремление странной чайки по имени Джонатан Ливингстон к совершенству становится чем-то вроде исповедания веры.
3
Образом жизни (лат.).