Чайки возвращаются к берегу. Книга 2
Шрифт:
Часто после работы Петерсон читал. Детективы быстро надоели ему, и Петерсон принялся за советские романы, классические произведения. Тут он ловил себя на мысли, что советские книги читает для того, чтобы понять, чем отличается это новое общество от того, в каком сам Петерсон жил со дня рождения…
В конце второго года заключения Пауэрс получил письмо из Америки. Письмо было вскрыто. Он вынул из конверта большой лист бумаги и вдруг присел на койку.
Петерсон тоже получил письмо от жены и, перечитывая его, думал,
— Что с вами, Фрэнсис? — Петерсон вскочил, готовый прийти на помощь. Но Пауэрс тихо ответил:
— Жена ведет себя непристойно, и поговаривают, что она может меня оставить. Об этом пишет мой друг.
— О господи, до чего же жестоки женщины! Ведь она была на вашем процессе?
— Да, была, и не одна, а со своей матерью…
— Плюньте вы на нее! Может случиться и так, что большевики продержат вас в тюрьме все десять лет. Неужели вы думаете, что женщина будет хранить верность все это время?
— Ну, если она обратится ко мне за разводом, она его не получит. Пусть она побудет женой шпиона! Тогда-то уж возлюбленный бросит ее! А когда я вернусь в Штаты, я еще успею посмеяться над ней!
— Нет, Фрэнсис, она этого не сделает. Ведь, как сообщалось в печати, она получает от военного ведомства за вас деньги.
— За ее змеиную красоту могут платить значительно больше, чем платит ей Пентагон.
Снова наступило лето, прошли два года пребывания Пауэрса в тюрьме. Он все чаще и чаще вздыхал, и Петерсону приходилось успокаивать его как больного. Но однажды Петерсон вернулся после работы, вошел в камеру и услышал:
— Меня обменивают! Вы слышите?
Оказалось, что Пауэрса вызывали в полдень в канцелярию.
— Когда же вас обменяют? — спросил Петерсон.
— Ох, еще не скоро! Тут столько формальностей! Но почему вас, Петерсон, не обменяли? Или англичанам все равно, кто работает на них?
— Бросьте вспоминать об англичанах! Да и зачем им меня обменивать? Ведь я принял советское подданство, как только мы присоединились в сороковом году к России. Значит, я советский по паспорту.
— Боже мой, но когда же, когда! — воскликнул американец. — Ведь я теперь не смогу ни спать, ни есть!
Но он поужинал. И спать лег даже раньше Петерсона. А Петерсон невольно задумался над тем, как нелепо сложилась его жизнь.
…Ему было двадцать два года, когда он, студент второго курса института, оказался на оккупированной территории. Он
Прошло пятнадцать лет с тех пор, как он написал своей жене первое письмо, написал из тюрьмы, и женщина откликнулась. Он попросил ее увидеться с ним, и она приехала. Он помнит, как однажды двери в его камеру приоткрылись и дежурный конвоир сказал:
— На свидание!
Ей исполнилось тридцать пять. Она была по-прежнему свежа, моложава для своего возраста. Сам он был измотан и изнурен. Но он сразу узнал ее, как будто они виделись только вчера. А она протянула к нему руки, узнавая и не узнавая.
Позже, когда они прощались, она сказала:
— Я буду ждать!
— Но пойми, мне еще сидеть и сидеть!
— Ты придешь домой. Наш дом будет там, где живу я.
И ни одного слова о том, о чем он сам боялся рассказывать. Ни одного слова. Единственно, о чем она спросила:
— Ты бежал с немцами?
— Да.
— Сколько ты еще просидишь?
Тогда ему оставалось отбывать наказание еще семь лет.
…Прошло две недели. Пауэрса никуда не вызывали. Он думал: «Забыли!»
Но однажды за ним пришли. Вернулся он только вечером. И еще в двери сказал Петерсону:
— Меня обменивают на Абеля!
Петерсон припомнил знаменитый процесс Абеля. Вся Америка взволновалась тогда: русские выкрали государственные тайны.
Опять шли дни за днями, а Пауэрс продолжал ждать. Он снова взялся за свой ковер.
Однажды, как обычно, дежурный выкрикнул:
— На прогулку!
Вышли вместе. Прошли в сопровождении конвоира на внутренний дворик. Сделали несколько кругов, и вдруг раздалось:
— Пауэрса — в канцелярию! Петерсон, переведите!
— Мне можно сопровождать Пауэрса?
— Да, можно!
Петерсон перевел Пауэрсу приказ. Конвоир провел их в канцелярию.
Переводчика долго не было. Петерсон переводил документы, на которых Пауэрс расписывался. Когда появился переводчик, конвоир принес из камеры личные вещи Пауэрса, и тот переоделся в темный костюм, повязал на белоснежной рубашке галстук.
Он пожал Петерсону руку, поцеловался с ним, затем сказал переводчику:
— Передайте начальнику тюрьмы, что я дарю Петерсону свою библиотечку и костюм, в котором приехал сюда после суда…
Петерсон попросил разрешения вернуться на фабрику. Его проводили в цех.
…Дни шли за днями, и ничто не менялось в жизни Петерсона. Он прочитал в «Известиях» коротенькую благодарность семейства Абеля за возвращение отца и мужа и понял: «Обмен состоялся!»
Как-то он заканчивал окраску гардероба, когда к нему подошел конвоир и сказал:
— В канцелярию!