Шрифт:
Часть первая
В одном лесу жили чеберяйчики Трули-Пули и Трынды-Пынды. Они были такие же, как и все остальные чеберяйчики: любили качаться на землянике, ездить наперегонки на жуках, играть тяжелыми каплями росы. Как и все их родственники, жили они в цветах колокольчиков. Вы спросите, что делали чеберяйчики зимой, когда нет цветов? Очень просто: в их лесу не было зимы! Там всегда было тепло и уютно, всегда пахло лесными цветами и земляникой. Каждое утро солнышко заглядывало в их лес и будило всех его жителей. А тех, кто не хотел вставать, солнышко щекотало своими лучиками в ухе, носу и даже за пятки. Вместе с солнышком просыпалось и лесные птицы. Сначала просыпались жаворонки. Они поднимались высоко в небо, здоровались с солнцем и
Именно в такой обычно-необычный день лучшие друзья Трули-Пули и Трынды-Пынды решили, что, наконец, миг настал. Как всегда Трули-Пули проснулся первым. Он вообще любил просыпаться еще до восхода солнца и наблюдать, как оно медленно выползает из-за огромной сосны (аж на том краю леса, куда еще никто из чеберяйчики не ходил), а затем постепенно приближается и по дороге закрашивает все деревья в красный цвет, и когда уже оно, кажется, вот сейчас-сейчас заденет их березку, оно вдруг – хоп – и уже высоко-высоко! Именно этот момент, когда солнце нависает над их домом так низко, что его можно достать, больше всего волнует Трули-Пули. Каждый раз ему кажется, что оно сейчас возьмет, да и упадет на него, и вот именно на него – на Трули-Пули, ибо именно он проснулся первым, чтобы подсмотреть эту диковинку. Это уже потом солнце становится золотым, а тогда, над березкой, оно багровое-багровое, как божья коровка. Когда Трули-Пули увидел солнце таким впервые, он страшно испугался, думая, что оно горит. Он хотел кричать и будить всех, чтобы спасали лес и солнце. А потом он все понял. Конечно, оно просто еще неумытое, вот и красное такое! Да-а, недаром же мама всегда заставляет Трули-Пули умываться. Вероятно и солнышку мама говорит, что «кто утром не умывается, от того все кругом отворачивается». Трули-Пули ужасно гордился своей догадкой, и никому о ней не говорил. Так приятно было смотреть на солнце и знать, что у них одна тайна на двоих.
А для Трынды-Пынды солнце – это, прежде всего, щекотящие лучики, которые каждое утро залезали в его теплую кроватку и не давали спать. Он прятался от них под мягким покрывалом, залезал туда с головой, чтобы солнце подумало, что его вообще здесь нет. Но разве можно обмануть солнце, оно же свысока все-все видит. И, наконец, после долгих соревнований с неотступными лучиками, Трынды-Пынды открывал глаза и слезал с кровати. Он гордился, что каждое следующее утро отвоевывал у солнца еще одну минуту. И боролся он с лучиками уже совсем не для того, чтобы поспать какую лишнюю минуту, для него это уже стало, так сказать, делом чести, своеобразной утренней гимнастикой, гимнастикой духа.
Когда, наконец, Трынды-Пынды закончил свою ежедневную битву, он услышал знакомый голос:
– Трындик, эй, ты уже встал?
Чеберяйчик выглянул и увидел знакомое лицо своего товарища.
– Привет, Трули! Да конечно встал! Разве можно спать, когда ты кричишь под ухом.
Трули-Пули совсем не обиделся на друга. Он уже привык приходить каждое утро под его колокольчик и ждать, пока тот, наконец, проснется. Обычно ему приходилось ждать, пока Трынды-Пынды поборется со своим утренним посетителем. И только когда солнце поднималось высоко в небо, Трули решался звать товарища.
Трынды спустился к Трули и пристально посмотрел в его радужные глазки. (Стоит заметить, что все чеберяйчики имели глаза цвета радуги. Вы спросите, что это за цвет! А вот такой цвет – красочный! То нежный, как вечерняя заря, игривый, как трава после дождя, то спокойный, как небо над лесом. Тот цвет у всех был одинаковый и у каждого свой. Вот такие странные те чеберяйчики.) Итак, Трынды
– Ты готов?
Вообще-то Трули не так чтоб совсем был готов, но немножко-таки был. И оно-то и страшно становилось, как подумаешь, что это будет, и отступать уже некуда, ибо свой план товарищи уже давно обдумали и все решили.
– Конечно, чего бы мне не готовому быть.
– А я знаю? Может, ты испугался? – Трынды хорошо знал, что Трули не отступит от своего слова. Он, может, и не такой храбрец, как Трынды-Пынды, но уже, как-то сказал, то должен сделать.
– А ты сам не испугался?
– Я? Чего бы это? – Трынды ближе подошел к другу, посмотрел на всякий случай по сторонам и сказал: – Значит так, вечером, как только все уснут, собираемся возле Хижиной березы. С собой ничего не берем. Все понятно?
Трули-Пули кивнул и тоже оглянулся вокруг. На всякий случай.
Наконец наступил вечер. Солнце еще слало кругом свои прощальные поцелуи, а Трынды-Пынды уже был на месте. Он пришел раньше не только потому, что боялся опоздать. На этом берегу жила его подруга, по которой, собственно, и началась вся эта история, сова Хижа. Казалось, что могло быть общего между строгой затворницей Хижой и веселым озорным чеберяйчиком. Тем не менее, дружили они уже довольно давно.
Сколько Трынды-Пынды себя помнит, он никогда не хотел жить как все, по правилам. И вовсе не потому, что ему не нравились сами правила. Нет. Просто не хотел быть как все, вот и все. Когда утром все вставали, он нарочно дольше залеживался; когда все умывались утром травяной росой, Трынды карабкался на молодые березки, чтобы достать росу из их листочков. И когда, наконец, наступал вечер и все чеберяйчики мостились спать, Трынды-Пынды наоборот шел из дома и блуждал по лесу. На первых порах его находили в нескольких шагах от дома, он сладко посапывал, свернувшись калачиком на прошлогодних листьях. Еще несколько раз его приносили обратно улитки, которые находили его сонного где-то неподалеку. Но Трынды все равно не сдавался: он решил, во что бы не стало преодолеть все привычные правила, и каждый вечер выходил в лес. С каждым разом его находили все позже и позже. А однажды не нашли вообще. Именно в ту ночь Трынды-Пынды и познакомился с Хижой.
Как всегда, он бродил по лесу, наполненным вечерними сумерками. Солнце уже давно скрылось за своей сосной и в темноте то тут, то там зажигались огоньки светлячков. В лесу стали появляться новые, неизвестные еще чеберяйчику звуки. Какие-то незнакомые тени вдруг проходили перед самым носом, или прятались за кустами, шептались за спиной и носились куда-то в разные стороны. Хотя Трынды и не был трусом, но ему становилось жутко и хотелось домой. Он стоял одинокий посреди ночного леса и мелко дрожал.
– Пугу! Пугу! – Услышал вдруг чеберяйчик над самым ухом и замер. С перепугу он закрыл глаза и присел. Страшного звука больше не было слышно. Наконец, Трынды решился посмотреть, что делается вокруг, открыл глаза и как закричит!
– Ты чего кричишь? Весь лес разбудишь. Да тише, тебе говорю! – Прямо на Трынды смотрели два огромных желтых глаза. В темноте они горели, как два очага. А когда они еще и заговорили, бедный чеберяйчик со страха потерял дар речи. Он лишь стоял на согнутых ножках, трясся и громко щелкал зубами.
– Ну, ты видишь, или нет? Как перестал кричать, то зубами так стучит, как дятел на дубе. Ты что издеваешься надо мной. – С каждым словом чеберяйчик стучал все тише и тише. Страшные глаза имели совсем не страшный голос, даже приятный: такой спокойный и ласковый.
Наконец, он решился спросить:
– А Вы кто?
Глаза удивленно посмотрели на Трынды, а голос сказал:
– Здравствуйте вам в шапочку! Как это кто? Сколько живу на свете, еще никто такой глупости у меня не спрашивал. Я- СОВА!