Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне
Шрифт:
— Так давайте хлопнем его! — решительно вклинился Бес.
— Не получится… Во-первых, точного времени они не обговаривали, так, как индейцы, по солнцу, во-вторых, станок этот у папаши в доме, в Старой Сунже, туда не сунешься… Но тут уж стопудово Тимур завтра уходить будет, когда узнает, что Бекхан у нас.
— Может уже узнал, — буркнул Поливанов.
— Сегодня не уйдет, скоро комендантский час, — Липатов негромко добавил веский аргумент, затем ещё один, — я весь день за Слюняем следил, он не выходил никуда…
— Думаешь не слил? — усомнился Гапасько.
— Если только через голубиную почту, — хмуро отшутился Липатов.
— Гарантий нет, вдруг на этого, худого, который первый раз с ним приезжал
— Хрен знает… — Липатов поджал губы.
Все молчали.
Нервозность, почти физически ощущаемым вьюном ползала, ощупывая, по фигурам оперативников. В воздухе, всё убыстряясь, тикал невидимый метроном. Рябинин мял в зубах сигарету, Долгов угрюмо молчал, Бес зло сплевывал и подошвой кроссовка растирал в пыли плевки. Гапасько теребил в руках ориентировки, привезенные из Хасавюрта, Поливанов без конца щелкал зажигалкой. Кочур с Липатовым стоя лицом к палатке связистов, наблюдали, как двое солдат сматывали бухту полевого телефона.
Катаев сорвался:
— Бл… ь, как надоело всё это, Серый! — желваки катнулись у него на скулах, — как в тылу врага, еб! Туда нельзя, здесь подстава, там не ваш уровень! На хер вообще сюда ехали?! Запереться в четырех стенах и по ночам от страха в разные стороны палить!?
Видя, что его, не перебивая, слушают, Костя, на злом выдохе, говорил дальше:
— Я на завтра с «Визирем» договорился, и я там утром буду, потому что другой возможности взять этого Тимура не будет! Серёга, мы всё просираем из-за этих грёбаных ведомственных интриг! Давай думать, как хотя бы мне одному завтра с «Визирями» на блоке встать, хотя бы на одном! Шансов больше не будет, ты сам это знаешь!
— Да знаю я всё! — треснула глыба серёгиной выдержки, — но нельзя им этого показывать, нельзя! Этот Слюняй грёбаный, агентуре своей сраной верит больше, чем нам, а переубедить его нет никакого времени! Ты, Костян, ещё фоток не видел, которые, вон, парни, — он кивнул на Кочура и Липатова, — сегодня из бекхановской машины привезли… Там даже мы с тобой засняты… Тут уж, в натуре, хрен поймешь, кто на кого охотится!
— Завтра край… — тихо напомнил Долгов, — с эмоциями повремените. Надо что-то придумать…
Однако думать пока ни у кого не получалось. Клокочущее у каждого в разной степени состояние выдавало лишь ненужные мысли революционной направленности.
— Короче, так… — взял себя в руки Рябинин, — обращаясь к Долгову, — Саня, ты забирай Бекхана в камеру, если его уже допросили… Я к Луковцу, попрошу бойца, чтобы к Бекхану никого не допускали… в дежурке посидит…
— Фотки покажите, — Костя тоже успокоился и начал кое-что прокручивать в голове.
Бес ему поддакнул.
— Они у меня, идем в кубрик, — отозвался Кочур.
— Ваня, — Рябинин тронул за локоть Гапасько, — расскажешь, что про Тимура наездили…
Появившиеся заботы незаметно вернули выплеснутые мозги в спокойное рабочее русло и оперативники разошлись по своим делам. Точно зная, что к вечеру, когда все соберутся на кухне, решение будет найдено.
Глава XXVI
Катаев уже второй час рассматривал фотографии. Всего было семьдесят два снимка. Скорее всего, две плёнки по тридцать шесть кадров. В кипе снимков попадались запечатленные куски улиц, отдельным планом обочины и придорожные кусты, несколько блокпостов/ (похоже на Алды или Черноречье). Один снимок — заснятое здание Фрунзенского Центра, но как-то сбоку и расплывчато, видимо, снимали в движении и «мыльницей». Пара «чехов» с оружием, в «натовке», но с нашивками на спине и груди «РУБОП» около светлой иномарки, похоже на «Ауди-80». Опять проезжие части очень знакомых улиц. А вот и фотография, о которой говорил Рябинин. Сфотографировано
Костя вспомнил, очевидно, после первой встречи с Исой и Тимуром около «площади трех дураков». Потом опять зарябили дома, улицы, перекрестки. Костя понял, — это места возможных закладок. Что ж, архивчик ценный, только вот как им распорядиться. Может, контрразведка? Так им город до фени, им важнее арабы в горах. РУБОПУ? Тем интереснее самому фотографу дыню прострелить, а не аналитикой заниматься…
Отдать в Мобильный отряд, Слюняеву? Там в дело красиво подошьют, оформят как годовалую разработку и медаль получат… Вот ситуация… Можно предотвратить большое количество смертей, но никому это не надо… Может в местные отделы? Вообще не вариант, лучше сразу боевикам… Костя собрал фотоворох в стопочку и поднялся со своей кровати. С минуты на минуту должны появиться из ОМОНа Гапасько с Рябининым и пора определяться по завтрашнему дню. Внезапно опер вспомнил седого фэйса, предлагавшего перейти на другой уровень. А может им отдать? Легкой птичкой надежды вспорхнула мысль. Они, конечно, тоже не Павки Корчагины, но теракты их тема, да и движуху наводят конкретную… Костя вспомнил, как «смежники», практически в его присутствии, перевели задержанного в Универе «духа» в разряд «недвижимости». Да и, как любят говорить начальники, им всё это в показатели идет… Надо будет обсудить с Рябиной… Костя убрал фотографии в прикроватную тумбочку и пошел на кухню. Он как раз успевал к закипевшему чайнику. Все опера были в сборе, кроме Рябинина и Гапасько. Те пропали в ОМОНе, обсуждая предстоящий на завтра выезд. Как оказалось не только их.
Первым на кухню залетел Гапасько, хитро улыбаясь в свои реденькие кошачьи усишки. За ним как два медведя — шатуна ввалились Луковец и Рябинин.
— Чаи гоняете? Икру жрете? — укоряя загремел Луковец, — и братву не зовете?
Бескудников встал и торжественно протянул свою поллитровую, с надписью «Boss» кружку:
— Брат! Возьми и прости!
Посмеиваясь, Рябинин и Луковец присели за стол.
— Костян, мы нашли решение проблемы, — сказал Рябинин. Это был уже прежний, уверенный и конкретный мужик, — вот только операцию по задержанию тебе придется отработать одному…
— Без «Визиря» что ли?! — Костя аж поперхнулся чаем.
— Да нет, — улыбаясь, успокоил его Сергей. — Без нас… Один со спецназом на блок встанешь.
Идея принадлежала Луковцу и была проста, как весь омоновский подход к делу.
Сегодня вечером Косте «ломают» руку. Не на самом деле, хотя здоровяк Гена, для чистоты эксперимента, предлагал свои услуги. Фельдшер ОМОНа удостоверяет «перелом», гипсует руку и вешает её на перевязь. Таким образом, Катаев на «уличную» не попадает, а остается в расположении ПВД. Суть замысла заключается в том, что как только, то есть через полчаса, фельдшер наложит гипс, Костя «засвечивается» перед руководством с песней Вадима Казаченко «Больно, мне больно!» и получает законное освобождение от участия в запланированных мероприятиях. Рано утром, Катаева, как единственного, хорошо знающего Тимура в лицо, опера забрасывают к «Визирям», а сами уезжают обратно. Кстати, решили, что логичней выставляться позже семи утра.
Во-первых, вдруг появится необходимость показаться на глаза руководству утром, во-вторых боевики будут вероятнее всего, уходить ближе к полудню, когда транспортные потоки более плотные.
Конечно, очень всё скомкано и с ходу, но шанс, пусть и один из миллиона, необходимо использовать.
Опера и омоновцы, отработав «уличную», которую никому не скинуть — весь МОБ «работает» «зачистку» — сразу же едут к выезду на Алханкалу, на второй блок, где и ожидают «друзей». План реальный и осуществимый, хоть и отдает авантюрой. Дело за согласием Катаева.